Впустил.
Я сидел на берегу Леты, сжимая белое
крыло бога сна.
Я шел по полям асфоделя со стонущими
тенями, я был плитами, ударявшимися друг о друга при постройке
дворца; камнями под ногами Хромца, впитывавшими его крики («Кишки
вокруг шеи!! Три раза! А потом узлом!»), был пламенем, спящим во
чреве вулканов, трясиной Стигийских болот, кишащей гадинами; я
чувствовал дуновение крыльев спешащего Таната на своем лице, потому
что я был сводом, воздухом… и железной дверью над черной бездной, в
которой изнывали от бешенства узники.
Я был – и я усмехался.
Вместе со всеми своими – подземными.
Всеми губами Гекаты – остро, скрытно, таинственно. Мордами псов –
светильниками в коридорах - глумливо. Языками пламени Флегетона –
игриво, азартно. Каждым цветком асфоделя, каждым искрошившимся
скальным клыком на берегу Ахерона, каждым драгоценным камнем в
стене, узловатыми корнями ив Коцита, обглоданными черепами из
логовищ Кер – я усмехался этому зрелищу…
Сыну Крона, возомнившему себя
Владыкой. Сидящему на берегу в компании чавкающего распорядителя,
Гипноса да напевающей Леты и ничего – ни-че-го-шень-ки не
понимающего!
Не смыслящего ни в собственном
жребии, ни в здешних законах и тайнах, не подземного, не
подозревающего, что там – дальше…
Белая скала, сонмы теней, моя
колесница, на которой во дворец торжественно ввозили дары Мойр,
озеро Мнемозины, маленькая, черная речка возле входа в Тартар – все
сливалось в одну сплошную острозубую усмешку, я ждал открытого боя,
а получил многообещающий смешок…
Правая ладонь вымазалась в белом
песке, он тихо утекает сквозь пальцы.
Напевает беспамятная Лета – что-то
протяжное, и я слышу песню, но я не отзвук этой песни…
Я. Я – Аид-невидимка.
Гипнос с опаской потянул крыло из
моего кулака – пара белых перьев все равно в пальцах осталась.
Белокрылый косился отчаянно и частил скороговоркой:
– Я-то не помню, у меня
тогда ветер в голове был, только говорят, что Перс сразу получил
дары, но не сразу решил судить, так в мире такое творилось, что
теням никакая Лета не помогала, Хаос как он есть, только не
Животворящий, конечно, так вот, он потом пошел, посоветовался к
отцу и как-то все утихомирилось на время, и он уже собирался скоро
судить… только вот Геката его отравила.
Я брезгливо отряхнул перья с руки –
две белые стрелки уплыли вслед за неспешным течением Леты.