Алексей задумался. А ведь прав старик. Ведь если подумать: вот
знай он, что жена родит. Пошлет он ее на ЭКО? Будут они стараться,
лечить ее, пытаться что-то делать? Вряд ли… Махнут оба рукой и
ждать станут, пока само не случится. А если не родит? Так тем более
тогда не пошлет. Да и останется ли с ней Алексей? Да, любит он свою
Анютку, любит. Но дитя охота… Да и Анюта… Погаснет тогда в ее
глазах огонек надежды. Стремиться им не к чему станет. Не
возненавидят ли они друг друга? В самом деле, ничего, кроме бед,
знание ему не принесет. Лучше верить в то, что у них получится, что
надо стараться, стремиться, пробовать…
Дед Михей наблюдал за сменой эмоций на лице Алексея. А может, и
мысли его подслушивал, кто знает? Но, судя по довольной улыбке и
кивку головы, доволен остался.
– Дед Михей… А ты всегда это умел? Ну… что это? Дар? Ты родился
вот таким? – задумчиво спросил мужчина.
– Дар это, или наказание – того я не знаю, – вздохнул старик. –
Нет, Алеша. Родился я обычным. Но… плохим я был. Злым. Отца у меня
в лагеря в 37м забрали, мне тогда едва-едва десять лет было, там
его и расстреляли. Мы с матерью и сестрами были членами семьи врага
народа. А тогда это было… тяжко. Клеймо, считай, на тебе стояло. И
всем нам была прямая дорога в лагеря. Сестренку мою младшую, шести
лет от роду, через месяц после ареста отца дети постарше затравили
до смерти. Камнями закидали да в реке утопили, словно котенка. Да
она была хуже котенка – дочь врага народа, и не заслуживала жизни…
Никто из нас не заслуживал. Я видел, как они ее топили, но поделать
ничего не мог. Я пытался… – старик сглотнул, пытаясь промочить
пересохшее от волнения горло, и продолжил хриплым голосом, полным
горечи, – пытался ее спасти. Но что я мог сделать… один… против
толпы… Знаешь, дети… они очень жестоки… – старик горько махнул
рукой. – Самого тогда чуть в той же речке не притопили, да, видно,
не судьба мне была в тот день сгинуть. И ничего тем подросткам за
это не было – и не расследовали ничего, списали на то, что сама она
утопла.
И осталось нас после того трое: я, мать, да другая сестра, самая
младшая. Мать после того случая, да и вообще, от жизни тяжкой,
спиваться начала, а во мне ненависть зародилась, да такая ярая,
жгучая, что весь свет ненавидеть стал. Начал мстить. Всем. Учиться
бросил, с плохой компанией связался, по примеру матери к бутылке
частенько прикладывался, воровал. Грабил квартиры, обманывал людей,
мошенничал, откровенным вредительством занимался – стащу мешок
писем, да сожгу их на пустыре, в поезда забирался, крыс в склады с
зерном и хлебом запускал. Один раз бензовоз поджег. Мог в пекарню
пробраться да мешки с мукой дегтем обмазать, иль в бидоны со
сметаной керосину налить… Сейчас вспоминаю – так стыдно становится.
Много чего я творил. Как не поймали ни разу – ума не приложу.