Испорченную пряжу повесят на меня — понять это вполне хватило
ума. А вот опасности в двух спицах я не видел — как-то не объяснял
никто в приюте опасность электрического тока, изредка просто шугая
от розеток любопытствующих. Розетка — это было «нельзя подходить»,
«нельзя трогать» — такое же табу, вроде аптечки или ручек на окнах.
Так что я чуть сгорбился и резко зажал спицы в ладошке, сердито
пыхтя, и одновременно отчаянно желая, чтобы нянечка вернулась вот
прямо сейчас и увидела всю сцену целиком. Да так и замер, закрыв
глаза и ожидая развития событий.
— Не работает, что ли? — недоуменно произнес парень справа.
— Свет есть, — неуверенно вторили ему, щелкнув переключателем
рядом.
Я с испугом посмотрел на старших, боясь сдвинуться с места.
— Дай-ка… — Главный коснулся было плеча… и тут же резко толкнул
меня в сторону стены — не специально, просто парня буквально
отшвырнуло от меня, бросило на пол, где он и замер с испуганным
видом, за мгновение до того, чтобы заорать и разреветься.
На крик влетела нянечка, охнула, углядев в первую очередь меня у
розетки, и понеслась спасать. Ее отшвырнуло чуть ближе, и в себя
она пришла почти сразу, выдав визгливым голосом штук тридцать
непонятных слов, из которых несложно было сложить картину будущего
наказания. Тогда я вынул спицы из розетки и протянул в сторону
нянечки, с извинениями. Как мне показалось, помогло — поток воплей
тут же иссяк, сама женщина попятилась от меня, не вставая, затем
лихо для своих габаритов перевернулась и убежала за дверь. Пока я
размышлял, стоит ли и мне разреветься и что делать со спицами,
нянечка уже вернулась с директрисой — высокой чуть полноватой
теткой со злым взглядом и той самой длинной деревянной
линейкой.
Директриса медленно оглядывала зачинщиков, скучковавшихся у
стены напротив меня, на несколько секунд останавливая взгляд на
каждом. Словно угадывая ее мысли, нянечка тут же принималась
шептать ей на ухо имя, возраст, номер группы, свои сетования и
похвалы. По ее словам выходило, что ребята хорошие и вообще никак
не виноваты, наоборот — спасали ребенка-дурня, всунувшего спицы в
розетку. Вот тогда я и разревелся — из-за обиды на такое вранье и
несправедливость. В шесть лет есть плохие и хорошие, белое и
черное, зло и добро, так что негласный союз хулиганов, запугивающих
четыре десятка детей, и единственной на этаж нянечки, весьма
довольной, что дети не орут, не шумят и слушаются — пусть и ценой
безнаказанности четырех уродов — смотрелся ужасным
преступлением.