Дальше помню фрагментами — меня подняли, подвели к кровати,
что-то дали выпить, а потом наступило утро следующего
дня.
С того дня изменилось решительно все. Нет, меня не ругали и не
били — наоборот. Все словно забыли о произошедшем, будто бы и не
было ничего вчера. Но новый день все равно разительно отличался от
череды предыдущих — во-первых, стали иначе кормить. Рядом с общими
столами поставили еще один, на четыре персоны, за которым сидел
только я один, а блюда, которые мне предлагала наша скудная
столовая, в разы отличалась по качеству и количеству от того, что
размазывали по тарелкам остальных. Разумеется, это не осталось без
внимания коллектива ровесников — завидовать они уже научились, а
думать пока что не очень, предпочитая действовать. К моему
искреннему изумлению, разговор в духе «а че ты, вот я тебе сейчас в
глаз дам» пресекла четверка тех самых старших, грамотно отмутузив
обидчиков и пригрозив каждому из невольных зрителей повторить то же
самое, если кто-то хоть пальцем меня тронет. Я будто бы стал
заповедным зверем этого заведения — меня кормили, охраняли,
контролировали здоровье. Из недостатков — ежедневный бег утром и
вечером, несколько болезненных уколов, отдельная зарядка днем и
горькие таблетки вместе с завтраком и ужином. Другой бы
обрадовался, я же неким звериным чутьем, необъяснимым ни опытом —
которому неоткуда было взяться, ни чем-либо еще — не было никаких
явных фактов, которые мог бы понять шестилетний-я, чувствовал
недоброе. Каждый день смотрелся братом-близнецом предыдущего,
менялись незначительные детали — вроде погоды, еды, мелькающих мимо
лиц. А потом прозвучал колокольчик в руках первоклассницы, первого
сентября — день, в который все мои ровесники пошли в первый класс.
А я — нет.
Занятия проводились тут же, в восточном крыле интерната, так что
этот знаменательный день я попросту никак не мог пропустить — даже
вышел вместе со всеми во двор, строиться прямоугольниками перед
белой чертой в составе «а» или «б» класса — смотря в каком из
списков окажется моя фамилия. Оказалось, что меня не было ни в
одном из них, так что я просто остался рядом с «б» классом, легко
рассматривая площадку перед входом поверх голов сверстников — за
год индивидуальных занятий я солидно вымахал. Приветственные речи
директрисы и небольшой концерт в исполнении старшеклассников
уместились в половину часа, после чего первоклашкам уступили право
первыми войти в здание — только на этот раз они впервые пойдут не в
левое крыло, в жилые комнаты, а в правое. На входе меня и
перехватила директриса, легко выдернув из общей толпы, и строгим
голосом приказала идти к себе. Так у всех ровесников появился еще
один повод для зависти — пока они корпели над уроками, «этот
бездельник» мог лежать на кровати. Правда, я-то не лежал, а
бегал-прыгал под наблюдением нянечки, тщательно сверявшей все, что
мне предстоит сегодня сделать, с планом в зеленой тетрадке. Для
соседей по комнате всего этого не существовало, зато был везучий
гад, которого давно пора проучить.