- Но это совсем не скоро, так же?
- Я подумаю об этом, Студена, посол как будто не женат, - встал
Саур с лавки, огляделся и поморщился.
- Я пришлю тебе Любчу - будет прислугой. Только спать будешь
отпускать ко мне, - хмыкнул он, - наряды поможет тебе выбрать - она
всегда весело одета. И помни, что я запретил косы красить и брови
сурьмить.
- А может… пускай? Не понравлюсь вдруг… совсем не придусь по
сердцу? Ты только не неволь его, прошу! Пусть вначале взглянет на
меня, - зашептала я испугано.
- До того еще долго. И глупая же ты, Стужка… Ешь больше. Что
тебе нужно, так это раздобреть – слишком уж тончава, - «успокоил»
он меня, потом сказал задумчиво: - Но не так и глупа, раз вынесла
все это, приноровилась как-то и зла на нее не держишь.
- Держу, как не держать? - отчаянно призналась я.
- Тогда не показывай этого, - нахмурился брат, - я скоро уберу
ее с подворья… с почетом. И не только из-за тебя. Думается мне, что
и моей будущей жене мать жизни не даст. Свою волю будет всеми
силами выше ее ставить. А мне только бабьих склок под боком не
хватает.
- А ты что же - уже выбрал?
- Да. Возьму Друну из Вольхаста. Тоже соседи, хоть и дальние,
будем держаться вместе.
- А она хороша собой? – умилилась я.
- Как будто не страшна.
Не страшна… думала я себе, когда он ушел. У него есть Любча. Та
хороша, как летний цветок – темными веселыми глазами, румяным
лицом. Грудь у нее высокая, зад широкий, а стан по-девичьи узок. И
не бахвалится любовью брата, со всеми приветлива и добра. А ко мне
он ее приставит, чтобы причина была ей оставаться в тереме, даже
когда он жену себе возьмет. Значит, от нее не откажется и
тогда.
И тут я задумалась уже про ту Друну. Не страшна… но, видать и не
так хороша, чтобы отослать Любчу совсем. Я тоже не так и уродлива,
как говорит об этом мачеха, но вот только и того, что не страшна. А
если тот, кого я полюблю, тоже - так вот? Смогу ли я быть ему
женой, зная, что у него есть своя «Любча»?
Почти всю ночь я не спала и сильно жалела, что затеяла этот
разговор с братом. Поспешила. Это я поняла, когда хорошо подумала
обо всем. Мой страх мог оказаться и явью. И тогда будет во всем
этом какая-то большая и злая несправедливость, которую мне не
вынести, если что. А еще страшно было озлобиться и стать, как
мачеха - погрузиться с головой в ревность и ненависть. Я довольно
вынесла до этого и о замужестве мечтала, как о спасении.