- В чем на сей раз обвиняет меня Старшая Хозяйка? – тихо
спросила я, обратившись мимо нее к брату и не глядя в злые зеленые
глаза.
Когда первое время я бегала жаловаться на нее, он требовал от
матери ответ и она отвечала. И, забывая свой страх, я искренне
дивилась ее способности смешивать в одну кучу чистую правду и
гнусный вымысел. Она так хитро выворачивала себе на пользу все то,
что происходило, так уверенно и обосновано оправдывала свою
жестокость, что ей начинала верить даже я, поникая перед братом
повинной головой. И он верил во все, что она старалась донести до
него. Со временем я поняла, что жаловаться не имело смысла – на
одну мою жалобу у нее находилось две, а то и три своих. Она была
умнее и хитрее, а мой плач и крики, просьбы о защите стали такими
частыми, что скоро брату это надоело и он перестал меня слушать –
отсылал прочь. Молодому князю тогда было просто не до этого.
"Строгому, но честному" обращению со мной она придумала
оправдание – мое воспитание "было так запущено, что уж и не ведали
– даст ли оно когда-нибудь нужные плоды"? А ведь из меня
требовалось вырастить достойную сестру брату, покорную, тихую и
покладистую жену будущему мужу.
Сама я, наверное, не выжила бы, но помогли люди из прислуги,
которые знали меня с пеленок. Помогали тайком, чтобы не узнала
Ставра, иначе наказание грозило бы им самим и даже их семьям.
Испуганно оглядываясь, эти люди пихали мне в руки то пирожок, то
кусок мяса, то вареное яйцо, и я быстро научилась прятать еду в
складках одежды, а потом, давясь, съедать в темном углу, не утеряв
ни крошки.
В укромном месте была спрятана целебная мазь от синяков совсем
без запаха, которую так же тайно сунули в руку и тихим шепотом
указали, что с ней делать. Я почти каждый день смазывала больные
места в темноте на ощупь – свечей мне не давали, просто закрывали
за спиной дверь на щеколду, когда на дворе темнело.
Часто просто скупая ласка, с которой, таясь, проводили рукой по
моей голове, возвращала к жизни, вырывая из безучастной забитости и
вызывая слезы. Братьям я вскоре совсем перестала жаловаться на
мачеху. И отдалилась от них, даже стала стороной обходить, как
чужих людей. Боялась. За каждое доброе слово, что они порой дарили
мне, за каждый мелкий подарочек неотвратимо следовало наказание. К
чему придраться, мачеха находила всегда.