Или слеп!
Как я сразу не поняла, что его
чересчур долго держали в темноте. Он чуял овраг, воду, меня и
поспешил. Споткнулся, полетел кувырком, по листве, по камням, под
нею скрытым, а лес, пытаясь поймать законную добычу, торопился
вытолкнуть острые ребра корней.
— Прекрати! — крикнула я лесу,
который и не вздумал подчиниться.
На листьях остался кровяной след.
А пес, упав, лежал.
Живой. Я ведь чувствую, что живой, но
сердце все равно колотится… Было бы кого жалеть, Эйо. Они-то небось
тебя не пожалели бы. И не пожалеют, если найдут с этим.
Пес не шевелился. Замер, подтянув
колени к груди, обняв руками. И голову в плечи вжал. Характерная
поза. В лагере быстро учились принимать такую. Иногда помогало.
— Это я. Извини, что так получилось.
Я не подумала, что ты не видишь. Ты цел?
Подходила я медленно, нарочно вороша
сухие листья, чтобы он слышал голос. И сама же не спускала с него
глаз. Если нападет, успею убраться.
Наверное.
— Ну, все хорошо? — Я положила руку
на загривок. — Упал. Это бывает. Это не страшно. А лес, он не
злой…
Бурые листья прилипли к хламиде, к
рукам, к шее, к волосам, впитывая драгоценный дар свежей крови. Она
останется в лесу платой за ласку. Я же гладила своего пса по спине,
пытаясь понять, что с ним происходит.
Глупая Эйо снова переоценивает свои
способности? Но паутинка аркана легла на плечи, и пес дернулся.
— Спокойно. Я просто посмотрю. Вдруг
ты себе что-нибудь сломал?
Это вряд ли, конечно. Раны… и снова
раны. И под ними тоже. Но это мелочи. Истощение? Странно было бы
ждать иного. Мне не нравилось то, что я видела внутри пса: грузное,
черное. Гной под пленкой молодой кожицы, та самая язва, что уходит
в самую душу, и чем дальше, тем сильнее ее разъедает. А пес
держится из последних сил, себя же калеча.
Он уже на грани. И я могу
подтолкнуть.
Станет легче.
Вцепившись в его волосы, я дернула
сколько сил было, запрокидывая голову.
А глаза не светло-серые, как
показалось вначале, — бледно-голубые, того особого оттенка, который
лишь у чистокровных встречается. И зубы стиснул, давит всхлип.
Прости, но то, что я сделаю, нельзя
сделать иным способом. Я провела по щеке, стирая грязь и кровь.
Родинки… Точно, чистокровный, высших родов. И целым созвездием.
Потом сосчитаю.
Я водила мизинцем от родинки к
родинке, и пес успокаивался, чернота внутри оседала. Нет, нельзя ее
оставлять.