Он наклоняется и берет своими руками мою руку и целует ее,
прикасаясь к коже теплыми губами. Я затихаю, сжавшись - теперь я в
настоящей панике и даже в страхе, и потому мерзко и нудно ною:
- Не ну-ужно… - мне действительно не нужно этого, я не готова ни
к чему подобному. Сознанием и действиями рулит однажды заданная и
проросшая в меня корнями установка – нельзя!
В банке я протискиваюсь на непривычном для меня кресле в комнату
хранения, достаю марку из ячейки и, вернувшись обратно, как можно
незаметнее передаю ему. Я даже втискиваю коробочку с маркой в его
ладонь, пытаясь сжать его пальцы на ней, спрятать ее от чужих
взглядов.
Но он, очевидно, не понимает всей серьезности ситуации. Что
немедленно заставляет меня пожалеть о том, что я сделала. Потому
что прямо в операционном зале он начинает внимательно рассматривать
марку, подняв до уровня глаз, правда, не вынимая из коробочки, а
через прозрачный плексиглас. Так уверен в своей защищенности и
безопасности? Но это же глупо! И я сердито шиплю:
- Спрячьте ее сейчас же, немедленно! Вы знаете о той слежке,
тогда почему ведете себя так глупо?
- Почему глупо? – как будто не понимает он элементарных вещей,
или...?
- Дома уверитесь в подлинности! – взрываюсь я гневным шепотом. А
он совершенно открыто, на виду у многих людей, прячет марку во
внутренний карман ветровки и, слегка поклонившись мне и повторив
слова благодарности, разворачивается и выходит из здания банка.
Ваня берется за спинку кресла-каталки и везет меня туда же – на
выход. Но когда мы выходим на свежий воздух, которого мне
катастрофически не хватало в помещении, Георгия уже нет в пределах
видимости – он ушел… или уехал. И это очень хорошо.
Оказалось, что я совсем не знаю этого, по сути, чужого мне
человека. И совершенно не понимаю ни логики его сегодняшних
действий, ни логики его слов. Могу только предположить, что ему
стыдно - просто невыносимо стыдно за то, что он вынужден был
сделать. Отсюда и скомканность его речи, странные поступки, попытки
выразить благодарность - он старался сгладить... Я не хочу даже
думать на тему его причастности к покушениям - это було бы уже
слишком. Все-таки я наблюдала за ним целые годы и это дало повод
еще и уважать этого мужчину. Поэтому я думаю, что он просто
воспользовался ситуацией - от отчаянья и безнадеги.