За спиной у неё ждёт своей очереди
генерал в накинутом на широкие плечи белом халате. Он держит в
руках красную, бархатную коробочку и почему-то почётную грамоту с
барабаном и перекрещенными пионерскими горнами. Я откуда-то знаю,
что лежит в той коробочке, и от этого знания у меня по спине
пробегает холодок.
Сестра склоняется надо мной, а я
гляжу на её сиськи, мужественно так киваю на соседнюю койку, на
которой, весь замотанный бинтами, глухо стонет обгоревший танкист и
говорю ей хрипловатым баритоном:
— Поставь ему, сестричка. Ему
нужнее...
На этом месте Надюшка хмыкнула и
включилась в игру. Она сказала, что можно было бы обойтись и без
сестры с сиськами и без хриплого баритона. У тебя, говорит, свой
голос нормальный. По поводу голоса я не стал спорить, а насчёт
молоденькой медсестры сказал, что она ничего не понимает. Эта
девушка символизирует собой то, за что дерутся мужчины на
войне.
Надюшка не согласилась со мной. Она
сказала, что мужчины на войне дерутся за Родину, а вовсе не за
сиськи. Я, конечно, вынужден был согласиться, а она коварно так
говорит, что, мол, в этом случае было бы правильнее, если бы шприц
с морфием держала в руках какая-нибудь достойная пожилая женщина.
Например, как на плакате «Родина мать зовёт!».
Я вспомнил тот плакат и ту суровую
тётеньку, немного подумал над предложением Надюшки, и ответил ей.
Сказал, что она, конечно, права, но всё же лучше было бы, если бы
шприц в руках держала молодая и красивая девушка. Это, мол,
символизирует красоту и молодость мира. И продолжение жизни тоже
символизирует...
Надюшка ехидно спросила:
— И сиськи тоже символизируют?
Я упрямо подтвердил, что да, и
сиськи тоже! Они тоже символизируют красоту мира. Надюшка кивнула и
коварно предложила:
— Тогда пусть у неё будут сиськи,
как у тёти Клавы из школьного буфета! Она тоже очень молодая. Ей
ещё двадцати пяти нету.
У меня перед глазами появилась тётя
Клава, и тут я дал слабину.
— Ладно, — говорю, — без медсестры,
действительно, можно обойтись. Сдалась нам эта медсестра! Ну её
совсем!
Мы оба затихли. Надюшка
торжествовала очередную победу, а я раздумывал над тем, что она,
конечно же, права. На той войне воевали не только красивые и
молодые. Всякие воевали.
Вон, например, дядя Толя, безногий
инвалид из соседнего с Надюшкиным подъезда. Красив ли он? Да нет,
конечно! Особенно, когда напьётся водки и выбирается со своей
гармошкой во двор. Ему даже из окон соседи орут, чтобы он потише
пел, потому что у них дети уснуть не могут. Но когда он на 9 мая
побреется, наденет старенькую, выцветшую до белизны гимнастёрку,
всю звенящую от орденов и медалей и выезжает на своей тележке на
проспект, ему даже полковники честь отдают! Сам видел.