— Но?
— Но… рано или поздно всё тайное становится явным, — Павел чуть
виновато посмотрел на Маргариту, будто во всём произошедшем была и
его вина.
— Договаривай, Стрельцов. Раз уж начал.
— Да, собственно, договаривать особо нечего. Я обещал выпнуть
Ершова из «Аскеллы» и устроить весёлую жизнь, если он тебя обидит —
и я это сделал. Жаль, что узнал поздновато… Нет, конечно, я не
слепой, и подозревал, что у вас с ним не всё в порядке. Но это были
ваши дела, и лезть в них я не собирался. К тому моменту я решил,
что все мои чувства к тебе — благополучно забытое прошлое, что я
переболел и перебесился, способен жить дальше, не засматриваясь на
чужую жену, и наслаждаться тем, что имею. А имел я немало! —
усмехнулся он. — А ты… ты была просто моим работником — хорошим
работником, это важно! — и этим моё присутствие в твоей жизни
должно было ограничиться. Но Рус сам решил, что всё будет
по-другому… Когда во время одной из совместных командировок по
старой дружбе неожиданно меня кое во что посвятил…
— Да к чёрту его, Паш! — внезапно выдала Рита, прерывая
Стрельцова, не желая больше вдаваться в подробности и решительно
прогоняя воспоминания, приносящие ей неприятные эмоции. — Я не
собираюсь никого винить, а тебя — в особенности. Я сама была
безмозглой дурой, и я это признаю. Я могла бы покончить со всем
разом, но я тянула резину, глупо надеясь на то, что человек
изменится. Но люди не меняются, — она внимательно посмотрела на
собеседника, и взгляд её был полон грусти и какой-то щемящей
тоски.
— И ты не веришь мне, — сделав вывод из её слов, глухо отозвался
Павел.
На что Рита неожиданно даже для самой себя тепло и ласково
улыбнулась, а её рука метнулась к лицу мужчины, легко дотронувшись
до щеки и чуть проведя по отросшей за сутки щетине. Какое-то время
они, не отрывая взглядов, смотрели друг на друга, глаза в глаза, и,
казалось, время застыло вокруг: затихли шорохи ночного леса, не
слышно стало потрескивания пламени, а его языки прекратили свою
хаотичную пляску. Даже сердца будто замедлили свой ход… И столько
всего было в этих взглядах, пристальных, говорящих больше, чем
тысячи слов, обнажающих души и лечащих их, молящих и прощающих,
требующих и отдающих.
— Я очень хочу тебе верить, — тихо, на грани слышимости,
прошептала Рита, когда Павел, сгоняя морок, накрыл её руку своей и
поднёс к губам, целуя ладонь.