Непременно она вспоминала тогда
Русалочку датского сказочника Андерсена, и нет-нет, да и мелькало в ее мыслях,
что, ежели был бы у нее рыбий хвост, Лара уплыла бы далеко-далеко отсюда.
Впрочем, она не успевала и закончить мысль, как одергивала себя. Ей ведь и
здесь неплохо живется, к чему же куда-то плыть или ехать?
И все-таки с каждым новым днем заходя
в воду, она старалась заплыть чуть дальше, чем вчера. Как будто желая
поглядеть, что же там, за той длинной насыпью, где кончаются владения мамы-Юли?
Заплыть за насыпь было невозможно: на карте Лара видела, что тянется она на
несколько верст, а за ней уж открытое море. И все-таки, все-таки…
На берег Лара не оглядывалась и
никогда не боялась, что ее кто-то увидит: это все еще была территория пансионата,
и чужих здесь не могло быть просто по определению. Сторож бы не пустил.
Постояльцы отдыхали на главном пляже, где ракушечник, дабы не колоть их нежные
ступни, был засыпан морским песком; где специально построили беседку, дабы
защитить их кожу от солнца, и где расставили шезлонги, дабы не утомились они
стоять на жаре. И море там было значительно мельче – приезжие редко умели
толком плавать и отчаянно боялись утонуть. Если вообще заходили в воду. В
Ларину бухточку, облюбованную ею еще в детстве, они не пошли бы даже если б она
их калачом манила.
Лара не сразу поняла, что сегодня она
забралась дальше, чем обычно – намного дальше. А вода в июне ледяная, толком не
прогретая. Едва Лара прекратила грести, чтобы отдышаться, тотчас кожа ее
покрылась мурашками. И тихо вокруг. Так тихо, что даже страшно: ни единого
звука, кроме сбитого Лариного дыхания да редких всплесков волн.
—
Не надо заплывать так далеко… - шепотом сказала она, чтобы хоть немного
нарушить эту мертвую тишину. – Мама-Юля узнает – несдобровать тогда. Хотя
откуда она узнает?
Но мысль эта внезапно напугала Лару –
по-настоящему – взялось откуда-то чувство, что кто-то, быть может, и впрямь
мама-Юля, смотрит сейчас на нее.
Она резко обернулась к берегу –
никого.
Однако не случайно Лара почувствовала
на себе посторонний взгляд: на утесе, что тучей нависает на Лариной бухтою,
стоял кто-то и, козырьком приложив руку ко лбу, наблюдал за Ларой. Недолго,
впрочем. Отшатнулся и попятился, едва его обнаружили.
Ларе же стало и впрямь не по себе. Настолько,
что резвиться в воде уж не было никакого настроения. Позвать на помощь? Так не
услышит никто – она за это и любила свою бухту, что нет никогошеньки рядом.
Подождать? Да ноги уж сводит от холода – так и потонуть недолго. Все еще с
опаской посматривая на утес (не подглядывает ли?), она поплыла к берегу.