Книга толстела.
Она принимала новые страницы, сама встраивая их в хитросплетения
старых. И удивительное дело, не становилась толще, зато Лешек
сполна ощутил и страх, и отчаяние, и боль… и сам почувствовал себя
освежеванным. И наверное, так было надо, но… когда все закончилось,
он раскрыл страницы и велел:
- Покажи.
А она подчинилась.
…человек с завитыми, уложенными на пробор волосами, стоял над
телом. В одной руке он держал луковку серебряных часов, в другой –
тросточку с рукоятью в виде гусиной головы, и вид имел
пресерьезный.
- Значит, утверждаете, что он был жив? – поинтересовался он у
Лизаветы, не скрывая, впрочем, своего недоверия.
- Утверждаю, - мрачно заметила Лизавета.
И Таровицкая ободряюще похлопала ее по руке. А Одовецкая подошла
к телу.
- Не прикасаться! – велел человек с завитыми волосами. Впрочем,
грозный оклик на Одовецкую впечатления не произвел. Она положила
ладонь на грудь мертвеца и прислушалась.
- Отрава.
- Вы чините препятствия следствию?
- Это какие? – Авдотья нахмурилась.
- Разные!
Человек обвел девиц настороженным взглядом, задержавшись на
Снежке, которая закружилась, раскинув руки. Лицо ее сделалось
задумчивым, мечтательным даже, а за плечами появилась тень лебяжьих
крыльев.
- Ушла душа… улетела… ее позвали, она и улетела…
- Подите… - человек топнул ножкой, но впечатления сие не
произвело, причем не только на девиц, но и на других людей,
окруживших поляну. Те выглядели попроще, и изо всех сил делали вид,
что заняты исключительно поиском иных улик. – Куда-нибудь да
подите…
- И вправду, Лизанька, идем, - сказала Таровицкая.
- Вы, а не она…
И вот тут Лизавета поняла, что влипла. Что не отпустит ее этот
куделистый, чем-то похожий на пуделька, человек, имени которого она
не знает. Она вообще хотела князя позвать, но ей сказали, будто он
болен и не принимает, зато нынешний типчик был здоров.
Ишь, бровями шевелил.
Лизавету взглядом сверлил. И тросточкой своей по ноге
похлопывал.
- Она задержана.
- С чего это вдруг? – тон Таровицкой изменился.
- По подозрению в убийстве.
Лизавета закрыла глаза: вот только этого ей не хватало! А ведь
он был жив. Однозначно, жив. Лежал себе, правда, тихонько, но
дышал. Лизавета его еще от пруда оттянула немного, чтобы, не
приведи Господи, не утоп, пока она гулять изволит.
- Вы белены объелись? – осведомилась Одовецкая. – Я же говорю,
он умер от отравления… сложным органическим ядом… в состав его
входит проскура бледная, которая растет только…