Изумрудные серьги, принадлежавшие последней королеве, и погасшие
камины.
Старые соболя…
…пыль на лестницах.
Пустые слова о семейной чести и голод, от которого не получалось
избавиться. Марта занимала себя рукоделием, пытаясь отделаться от
мысли, что, если продать хотя бы один канделябр, серебряный,
отлитый многие сотни лет тому, голод отступит…
Освальд и продал.
…нет, он был хорошим мальчиком, славным. Заигрался несколько,
оно и понятно, какой человек выдержит холод Шеффолк-холла? Ему жить
хотелось, а денег не было, только честь семейная, которой сыт не
будешь. Да, вял он из материной шкатулки брошь с рубинами. Или те
самые серьги на золотой проволоке… браслет с аметистами, Марта
помнила темно-лиловые тусклые кабошоны.
Он любил играть, ее Освальд, и верил, что однажды ему повезет. А
если и нет, то… к чему цепляться за прошлое? Надо продать камни, и
металл, за который предлагают хорошую цену. Антиквариат ныне дорог…
и сам этот дом, если сыщется безумец, согласный купить его.
Щиты.
И доспехи герцога Шеффолка. К чему им ржаветь? Так он говорил,
называя Марту толстушечкой и, выиграв, покупал ей в лавке сахарных
петушков. Ульне поджимала губы.
Никогда-то сына не любила, держалась в стороне, с холодком, вот
он и пошел в разгул, искал тепла… нет, Марта, конечно, понимала,
что Освальд не без недостатков. Так а кто святой? Этот, что ли? Его
Марта, к преогромному своему стыду, боялась. О нет, за прошедшие
годы она не услышала от него ни одного дурного слова, да и с
прочими обитателями дома он разговаривал вежливо, мягко, но вот
глаза… пустые. Нечеловеческие. И появлявшаяся при взгляде на Ульне
нежность была столь противоестественна, что пугало едва ли не
больше обычного равнодушия.
А ведь он чует ее страх.
Ему нравится.
Оттого и появляется он вот так, бесшумно возникая словно бы из
ниоткуда. Тень из теней старого дома… призрак во плоти. Летом он
скрывался от солнца, и Марта знала, что из-за кожи – рыхлая,
неестественной белизны, та плохо переносила солнечный свет. Его
прикосновения оставляли красные следы и волдыри, которые Освальд –
скрепя сердце, Марта вынуждена была называть чужака именно так, а
после как-то вот привыкла, - смазывал свинцовой мазью. От него ею
пахло постоянно, и еще пожалуй, мятой, которой он пытался перебить
иные, неподобающие человеку высокого положения запахи.