– Скажи ему, это был чернокрылый. Скажи, чернокрылых
нагрели с этими саругами. Пусть спросит в столице чеора та
Кенадена. Этхар хотел вернуть камни своему племени, и был очень
зол, когда понял, что их повезли на земли золотой змеи. Ещё
скажи, что теперь чеор Хенвил отвечает за судьбу моей сёстры. Чеор
Хенвил не оставил мне шанса защититься, так что это он повинен в
моей смерти. Скажи, что я требую с него слово по праву крови.
Темери облизнула губы и повернулась к
ифленцу.
– У меня слово от мёртвой чеоры. Она видела
чернокрылого; я повторю её слова слово в слово. Слушайте…
Она, как можно точнее повторила слова покойницы. Лишь
бы ничего не упустить! Редко когда тень сама обращается к
служителям Ленны. Эта женщина, вероятно, была очень
необычной.
– Та Кенаден… что ж, чеора та Зелден, я позабочусь о
твоей родственнице. И что вам стоило сказать мне всё это при
жизни? Благодарю и тебя… оречённая.
Прищуренный взгляд чеора Хенвила
вымораживал.
Темершана предпочла сразу покинуть это мрачное место.
Пора возвращаться. Долг они выполнили, чистые шкатулки лавочнику
передали, а осенний день слишком короток, чтобы медлить.
Когда вышли на улицу, на площадку у гостиницы, на
мокрую грязь дороги падал белый лохматый снежок.
Темершана та Сиверс
Темершана любила работать одна. Ей нравилось, когда в
мастерской гасли свечи, и оречённые уходили, выполнив
ежедневный урок, в сторону храма, просить о защите и святить те
изделия, что удалось закончить. Изящные шкатулки, тонкой работы
накладки на мебель и ещё – особую деревянную посуду, в которую
полагается складывать подношения духам-Покровителям. Такие ставят в
домах под идольцом Золотой Матери.
Темери любила работать одна, чтобы не мешали
посторонние разговоры, шорохи. Не отвлекали от дела. Тогда и
орнамент на шкатулку ложился точнее. И резец шёл, словно сам
собой, легко и уверенно.
Горели, потрескивая, четыре свечи. Их света с лихвой
хватало, чтобы осветить небольшой стол, ящик с инструментами и
листы эскизов. Темери, увлекшись, даже начинала мурлыкать
какую-нибудь мелодию – то ли вспоминала, то ли придумывала на ходу.
Работа её успокаивала. Отгоняла непрошеные мысли о большом
мире, в который однажды, и вероятно, скоро, придётся вернуться.
Вечера словно сплетались, сливались один с другим. Эта вереница
могла бы стать бесконечной, и Темершана только радовалась бы такому
повороту. Ведь когда ничего не меняется, ничего не может и
разрушиться.