– Но, все-таки, что-то же этих тварей привлекло? – уточнил я,
кивнув в сторону крепостной стены.
– Парень, ну, ты, совсем с приветом, что ли? – снова взорвался
лейтенант. – Сказано тебе: нежить. Прет на живых, сожрать хочет.
Что еще ее могло привлечь?
– А раньше такое бывало? Обратился я вновь к настоятелю.
– Никогда такой напасти не было, – покачал он головой.
Я многозначительно перевел взгляд на Хорна, желая показать тому,
что, дескать, вот, видите, лейтенант, не все тут так просто. Но
неожиданно мое внимание привлекло нечто у него за спиной.
Одна из мозаик была совершенно непохожа на другие: в первую
секунду мне даже показалось, что на ней изображена Кира. Я помотал
головой, чтобы отогнать наваждение: да нет, это же Мученица
Евфимия, которую палатинские язычники сожгли на костре. Вот она
стоит среди языков пламени и кротко глядит на своих мучителей,
рыжеволосая, босая, преисполненная мученического смирения, и в то
же время – затаенной гордости.
Но больше всего меня поразила не схожесть изображенное девушки с
Кирой, а нечто другое: в отличие от прочих, мозаика была
удивительно филигранно выполнена. И лицо девушки, и бушующее вокруг
нее пламя, и зверские лица глядящих на нее палачей – все это было,
как живое. Невольно я замедлил шаг, стараясь рассмотреть панно
получше.
– Залюбовались? – спросил настоятель с улыбкой. – И есть на что
– творение истинного мастера.
– Кто-то из художников был здесь проездом? – спросил я.
– Можно и так сказать, – ответил Келлер. – Мозаики-то эти, что
вы доселе видели, с незапамятных времен тут, еще до моего рождения
сделаны – неизвестно кем. А вот как эту делали – я помню. Я в ту
пору еще послушником подвизался, так случилось тогда земельное
трясение. Не больно-то сильное, но стены галереи, вот этой самой,
кое-где потрескались. А из мозаик – камешки повыпадали. Из
большей-то части камешков выпало по одному-два, братья их просто
повставляли назад, раствором замазав, а вот мозаика с Мученицей
Евфимией осыпалась, почитай, что вся. Мы ее тогда полотном
завесили, и пару лет стояла она просто так.
А потом приехал в наш монастырь брат Луциан – прежний
настоятель, отец Гурий, его принимал, как почетного гостя. Однажды,
вот подметал я здесь пол, так они как раз проходили, беседуя, да
Луциан возьми и спроси: а что за тканью-то? А отец Гурий и говорит:
вот, мозаика с Мученицей Евфимией осыпалась – хотим выписать кого
из братьев, кто в художестве силен, да все недосуг. А брат Луциан и
говорит: не надо никого выписывать, я сам восстановлю. Отец-то
Гурий, конечно, стал его отговаривать: негоже, дескать, почетному
гостю, ученому человеку руки марать, ремесленную работу делать. А
тот в ответ: мне это только в радость, мыслям, дескать, помогает.
Ну, и выполнил, да так, что мы все только рты раскрыли.