Однажды передо мной возникло
задумчивое лицо Грановского. Некоторое время он разглядывал меня,
словно бабочку, проткнутую булавкой, а затем задумчиво произнес:
«Нет, возвращать еще рано, конечно. Проявил себя неплохо». А может
быть, он сказал и что-то совсем другое – я не мог четко осознать
смысл услышанного. Так или иначе, после пары оброненных фраз его
лицо тоже потонуло в красной бездне.
А еще была боль. Она была не в ноге,
как можно было ожидать – я словно испытывал ее весь целиком, каждой
клеткой тела. Она то усиливалась до такой степени, что заслоняла
собой все, даже красный туман, то ослабляла хватку ненадолго, но
исчезнувший мир все равно не появлялся.
Я хватал ртом воздух, но воздуха не
было. Была только боль – но ею, оказывается, можно было дышать.
Только от этого становилось еще больнее. Я пытался плыть то в одну
сторону, то в другую, но любое движение вызывало лишь новый приступ
боли.
Я не знаю, сколько времени это
продолжалось. Времени в этом мире не было точно так же, как и
пространства. Но первое, что я увидел, когда красная муть немного
рассеялась передо мной, было лицо рыжеволосой девушки с какой-то не
слишком чистой тряпкой в руке. Сперва я подумал, что это та самая
девушка, голос которой я слышал в поле, но сразу же понял, что нет.
У этой были грязные свалявшиеся волосы, одета она была во что-то
вроде серого мешковатого сарафана, а на носу выделялась сильно
портящая ее бородавка. Увидев, что я открываю глаза, она пискнула и
убежала, а минуту-другую спустя в комнатушку, где я лежал,
ввалился, шумно пыхтя, деревенский староста.
– Господин Руман! – воскликнул он. –
Очнулись, стало быть! А мы уж и не чаяли! Думали, укокошила вас
тварь эта самая. Тилли-то наш так и помер, а его ведь тот, что
помельче, ужалил. А вас – такая страхолюдина. Видать, верно про
вас, егерей, говорят, что вас и сталь не берет, и огонь, и яд.
– Есть немного, – ответил и стянул с
ноги плотное шерстяное одеяло, чтобы посмотреть, во что
превратилась нога. Больше всего я боялся, что боль у меня
фантомная, а ноги уже и нет. К счастью, нога была на месте, вот
только на икре видна широкая рана, наполовину зажившая, но
подозрительно припухшая по краям. Я не врач, но увиденное мне не
очень нравилось. Не пришлось бы вскрывать.
– Долго я так уже валяюсь? – спросил
я старосту.