Еще через день нога у меня лишь
немного побаливала, и я решил, что можно отправляться в дорогу.
Откровенно говоря, в деревне мне стало ужасно скучно. Первые дни в
этом мире были полны опасностей, теперь же, впервые оказавшись в
спокойной обстановке, я вдруг мучительно ощутил, что есть вещи,
которых мне ужасно не хватает.
Во-первых, конечно, мобильника и
Интернета. Руки то и дело искали вокруг несуществующий телефон в
надежде связаться с кем-то или хотя бы просто привычно потупить в
ленту Вконтакте.
Во-вторых, не хватало водопровода. Я
всегда имел небольшой пунктик по поводу чистоты, и невозможность
банально помыть лишний раз руки выводила меня из себя. Первым
делом, встав с лавки, я добрался до колодца и кое-как помылся
ледяной водой, а затем попытался в ней же постирать рубашку под
любопытными взглядами двух развалившихся на приступке стариков и
ватаги ребятишек неопределенного пола.
– Известно, благородные господа
чистоту блюдут, – разъяснил старик мои действия удивленным
ребятишкам.
Впрочем, особенного эффекта стирка не
дала: некогда белая рубашка теперь больше смахивала на картину
авангардного художника, усыпанную бесформенными пятнами разных
цветов: бурого, зеленого, красного. Весь эффект от помывки
исчерпывался тем, что я ужасно продрог, долго отогревался у очага в
доме старосты, и окончательно уверился в том, что пора двигать в
город: может быть, там будет хоть немного комфортнее и
интереснее.
Только сперва следовало прояснить со
старостой вопрос об оплате, который до этого момента мы так и не
подняли: я – из деликатности, а он, похоже, из опасения, что я
запрошу слишком много. Я же твердо решил брать, сколько дадут.
– Ну, вот мне и пора уже, – сказал я
хозяину наутро, мешая в горшке ложкой кашу, от которой меня уже
начинало подташнивать. – Расчесться бы нам только.
Староста отвел глаза и побарабанил по
столу пальцами.
– Расчесться бы, это, значить,
недурно, да вот… мы вас-то подрядили, а чтобы, значить, денег… так
у нас их и не особо-то… мы даже и подати маркграфу платим зерном и
дичью – нечего с нас, значить, взять-то… Так что мы подумали,
может, вы у нас натуру, значить, примете…
– Это какую еще натуру? – мне стало
интересно.
– А вот пойдемте, покажу.
Возле сбитого из потемневших досок
амбара стоял привязанный веревкой огромный черный баран с
закрученными спиралью серыми рогами. Настолько большой, что лежащее
у него на спине седло с кожаными стременами выглядело не насмешкой,
а вполне уместным предметом: на такой махине впору было ездить
верхом. У ног странного скакуна лежали два туго набитых кожаных
вьюка.