- Это вам не борщ варить, Зослава…
Ага, можно подумать на своем веку она много борщей переварила.
Небось, на кухню если и спускалася, то по великое надобности. Иначе
б ведала, что борщ – это не просто так, это, почитай, искусство,
навроде Евстигнеевых раков. Там тоже надобно рецепту блюсти строго.
А то или свекла бледною станет, иль картопля покраснеет, иль еще
какая напасть случится.
В Барсуках у каждой девки свой секрет имелся.
Одна духмяную траву кидает, другая кость говяжью по-особому
варит, третья и вовсе чего-то творит, а чего – об том никто не
ведает, да только борщи у ей выходят нажористыми да сладкими.
Былая обида всколыхнула душу.
Стало быть, меня она за невнимательность пеняет, а сама не
разглядела, что один состав другим подменили. И как не
приметила?
- Как ты не заметила? – мысль моя была услышана Архипом
Полуэктовичем.
- Да… не знаю сама… - я представила, как Люциана Береславовна
кривится, признавая за собою ошибку. – Не приглядывалась я!
Кто-то вздохнул, и не понять, то ли в царевичевой комнатушке, то
ли там. А где «там» - мне не ведомо.
- Хотя… - тень сомнения в голосе была слышна не только мне. – Не
знаю… ваша подозрительность заразна! Да если кто…
- Люци…
- Котел стоял чуть иначе, - призналась она. – Я всегда ставлю
его так, чтобы ручка лежала влево и…
- И я помню твою занудность.
- Это не занудность! Это привычка. Не важно. Я вошла и увидела,
что его сдвинули. Ручка не перпендикулярна стене. Понимаешь? И
я…
- Что-то заподозрила?
- Нет… не знаю…
- Вспоминай.
Елисей нахмурился и вытянул над пергаментом руки. Пальцы
растопырил. Да так и замер. Лицо его побледнело, на лбу пот высыпал
и густенько. А из носу и вовсе кровяная ниточка вынырнула.
Тяжко ему дается волшба.
Ерема, который руки на плечах братовых держал, стиснул шею его,
кивнул и Еська тотчас скатился с кровати. Шел он на цыпочках,
боясь, верно, наступить на скрипучую доску аль еще как нарушить
волшбу.
- Со мной и прежде шутили… неудачно, - Люциана Береславовна
говорила, а я не узнавала голосу ее. Куда только подевались, что
холод извечный, что презрение. Жаловалась она.
Чтоб она да жаловалась?
- Помнишь, в прошлом году зырьян-порошком днище натерли? И оно,
нагревшись, отвалилось… я тогда ноги мало что не обварила. Им же
это весело… а в позатом – зуденниковой травкой страницы пересыпали.
Месяц потом руки лечила.