– Но хочешь? – вцепился в него
взглядом полковник.
– Нет… – почти прошептал парень.
– А кем? Ученым? Шофером? Поваром? –
Егоров не отводил цепкого, пристального взгляда, наблюдая за
парнем.
– А что мне поможет отыскать Тамару?
– вдруг вскинул на него глаза Мишка. – Павел Константинович, какая
профессия поможет мне ее найти?
– Все никак не уймешься? – проворчал
мужчина, поморщившись. – Миша, неужели ты…
– Она жива, Павел Константинович, я
точно знаю. И я найду ее, – мрачно взглянув на Егорова, перебил
Мишка. – Я только не знаю, где ее искать… Могу только сторону
показать, куда меня тянет. А вот точно чтобы… не знаю. И как искать
ее, не знаю. Какая профессия поможет мне ее найти?
– Через архивы, наверное… Если она
жива, то была в каком-то госпитале. Это должно было попасть в
архив… наверное… – медленно и задумчиво отозвался Егоров, и вдруг
резко спросил: – А твой дар, Миша? Ты же сам говорил, что он рвется
наружу, и ты не можешь его не использовать! Ну не лучше ли тебе
выучиться на врача и лечить людей? И дар твой очень там
пригодится!
– Ннет… Только не врач… Я не смогу.
Не хочу. Не хочу! – тряхнул Мишка головой и с тоской взглянул на
Егорова: – Не смогу. Не смогу скрывать это, не смогу молчать, не
смогу не лечить… Или лечить. Не могу объяснить… Я же убью
кого-нибудь… – Мишка, вдруг представив, что к нему на лечение
пришел недоброй памяти адъютант майора Черных, передернулся. Его бы
он точно не лечил, а наоборот, прикончил по-тихому.
Взглянув на вдруг передернувшегося
парня, Егоров кивнул и задумался. Что же ему предложить? Завод
точно не выход. Мальчишка там с ума сойдет со своим даром. Ему надо
быть среди людей, контактировать с ними, чтобы справляться со
своими возможностями. За почти два года наблюдений за подростком
Егоров это четко видел – если Мишка какое-то время вдруг не
пользовался своими возможностями, его в буквальном смысле разрывало
на части. Парень становился раздражительным и нелюдимым, активно
сторонился людей, одновременно с тем буквально впиваясь взглядом в
некоторых, при встрече прятал руки за спину, либо засовывал глубоко
в карманы, сам того не замечая, дабы избежать даже случайного
прикосновения. Взгляд у него становился тяжелым, мрачным, глаза
темнели. В эти периоды Егорову было страшно смотреть подростку в
глаза – ему казалось, что они затягивают, стремясь поглотить само
его существо, или наоборот – оттуда вырвется что-то, что попросту
уничтожит, испепелит его…