– Тварь ты последняя! – прошипел ему
в лицо Мишка. – Больной ты? На фронт не годный, сука? А мальчишку
лупить почем зря и жену третировать да голодом их морить ты годный,
мразь? – и мысленным посылом продолжил: «Говори, сука! Говори, кто
у Зинки карточки упер!»
– Я… Я… Ты… Да ты… Да я тебе… –
заблеял Илья, вяло попытавшись высвободиться из Мишкиной
хватки.
– Ты? Мне? Что ты мне? – не выдержав,
Мишка коротким замахом со всей силы въехал ему в солнечное
сплетение и, не обращая внимания на его хрипы и потекшие сопли и
слезы, схватив его башку, с силой вдарил ею об стену. Колени у
мужика подогнулись, но парень, в ярости забыв обо всем, продолжал
удерживать его за уши, сжав пальцы до побелевших костяшек, не
позволяя тому окончательно сползти на пол. Удерживая зрительный
контакт, Мишка мысленно продемонстрировал ему, как тот украл
карточки. А следом и другие эпизоды с его участием.
Со стороны входа в секцию раздались
требовательные голоса:
– А ну разойдись! Дорогу!
Не обращая внимания на начавших
потихоньку расползаться зашептавшихся соседей, Мишка тихо, жестко
заговорил:
– Ты что, мразь, еще и угрожать мне
вздумал? Я тебе не Вера, меня не запугаешь! Пока ты, гнида,
трусливо прятался за спинами баб и детей… вот таких детей, как этот
мальчишка… которые погибали, спасая твою шкуру… другие, настоящие,
шли на пули, защищая тех, кто за линией фронта, за таких, как ты!
Ты, тварь, отжирался, воруя последние крохи у раненых и больных, у
едва сводивших концы с концами матерей, у мелких… – и мысленно:
«Рассказывай, сука, все рассказывай! Или я за себя не ручаюсь!
Сдохнешь, как последняя собака, сволочь паршивая!»
– Что здесь происходит? Эй, а ну
пусти его! – один из подоспевших милиционеров, расстегивая на ходу
кобуру, шагнул в сторону сцепившихся.
Мишка не повел и ухом, удерживая
соседа и не собираясь разрывать зрительный контакт, продолжая
показывать ему ужасы войны, доводя труса до исступления. В ту же
секунду шагнувшего к ним милиционера дернул назад старший:
– Погоди, Вася. Пацан правильные вещи
говорит. Дай парню сказать, – на внешне спокойном лице его,
пересеченном огромным бордовым шрамом, серыми льдинами застыли
глаза, не отрывавшиеся от лица крупного, под два метра ростом,
багрового мужика, с которого катился пот крупными каплями, и лишь
быстро-быстро бившаяся на скуле жилка и ходившие ходуном желваки
выдавали его волнение. – Не лезь пока, Вася. Правду он говорит.
Правду…