Амелия
С момента, когда дядюшка заболел, я
не находила себе места. Сидела возле него почти постоянно,
разговаривала, старалась отвлечь. Все надеялась, что он поправится,
как было не раз за эти годы. Но увы, он угасал на глазах и однажды
вечером, сказав, что верит, что я обязательно стану счастливой,
закрыл глаза и…
Так я осталась совсем одна. Знаю, у
него есть сын, но за четыре года тот ни разу отца не навестил,
только слал письма с требованием прислать денег. Я знала, как
дядюшка любил сына, хотя никогда не говорил об этом прямо. И даже
после ссоры продолжал любить. Гордился, когда узнавал, каких
успехов тот достиг на военном поприще. А Рэймонд… Я знала, как он
выглядит, еще в первые дни пребывания в этом доме увидела его
портрет и не могла отвести глаз. Помню, дядюшка тогда подошел ко
мне и спросил:
— Нравится?
— Да, — ответила я. — А кто это?
— Это мой сын, Рэймонд.
В его голосе тогда было столько
печали, что я не стала расспрашивать. И только через пару лет он
рассказал мне всю историю. Я искренне не понимала поведения Рэя, но
не мне было его судить.
И вот теперь он здесь. Еще красивее,
чем на портрете. Он возмужал, черты лица стали более четкими,
выправка, походка, речь — все намекало на то, что этот человек
служил. Взгляд жесткий, прямой, видно, что не привык к
неповиновению. Старалась не попадаться ему на глаза, не знала, чего
от него ожидать. Но скоро похороны, и мы по-любому столкнемся. А
пока…
Вышла в сад, подышать свежим воздухом
и успокоиться. Прошла чуть вглубь и села на скамейку среди пышных
кустов. На сердце было очень тяжело. Теперь наверняка мне придется
уехать, а я так привыкла к этому дому за четыре года. Он стал мне
родным. Здесь все напоминало о дядюшке, о его доброте, заботе,
любви. Мне было так плохо после смерти родителей, но дядюшка хоть
немного смог унять эту боль, не заменить их, конечно, но
постараться сделать все возможное, чтобы я не чувствовала себя
брошенной и ненужной. Он буквально вдохнул в меня новую жизнь,
заставил поверить в себя. А теперь…
Не заметила, что по щекам катятся
слезы. Вытерла их тыльной стороной ладони и тут услышала крик:
— Мисс Амели! Мисс Амели!
Наша кухарка, Глория, мчалась ко мне
со всей возможной скоростью. Скорость эта, надо сказать, была
весьма невысока. Потому что кухарка была дамой дородной, да еще и
почтенного возраста — почти сорок лет.