Газин не оценил мои актерские данные, он думал о своем и глядел
мимо.
— Такие дела... — сказал он наконец. — И что делать?
— С Сорочкиным? Да пускай включится — и дует на торговый двор.
Все равно ему в город через базу ехать.
«Включится» — это в нашу местную сетку. Хорошая сетка, военная,
никакой приватности, все на виду. Поначалу с непривычки чувствуешь
себя голым, зато точно знаешь, что в любой неясной ситуации
достаточно испугаться, и прибегут ребята с автоматами. Хотя бы тело
спасут для погребения.
— Да не с Сорочкиным. Кому он нужен, ваш драгоценный Сорочкин
такой-разэтакий!
Ну вот, опять началось.
Когда мы заметили, что аборигены на редкость переимчивы, легко
усваивают язык, а особенно им даются наши мимика и жесты, каждый в
экспедиции трактовал это сообразно личным компетенциям. Этнографы и
лингвисты просто радовались. Начальник разведки увидел заговор — и
боялся. А полковник Газин заволновался, как бы случайно не научить
туземцев плохому. Особенно, такому плохому, которое сразу видно, и
нам будет стыдно. В смысле — полковника выдерут сначала в
Министерстве внеземных операций, а потом в Министерстве обороны.
Накрутив себя до белого каления, Газин поклялся, что если
какая-нибудь падла додумается показать местным средний палец, он
этот палец лично оторвет. И буквально назавтра мне пришлось
выручать Сорочкина. Полковник увидал, как детвора, играя у реки,
тычет друг другу нечто, похожее на «фак», а рядом крутится наш
языкознатец, — и, будучи человеком слова, погнался за Лешей с
пассатижами. А Леша, струхнувший несколько более, чем допустимо в
приличном обществе — у него натурально глаза на лоб вылезли, —
бежал мимо моего домика. Я поймал ученого за шкирку, заслонил собой
и заявил Газину, что его поведение меня огорчает. Потому что
бегущий полковник в мирное время вызывает смех, а в военное —
панику. И вы, товарищ, умудрились запугать до истерики опытного
полевого исследователя, который всякое в жизни видал. То есть,
русский офицер для него страшнее дикого зверя. Это перебор. У меня
дипломатический иммунитет, и если вы, сударь, не перестанете
издеваться над гражданским персоналом, я буду вынужден предоставить
Сорочкину убежище... Такой сногсшибательной новости хватило на
целых полминуты; как раз я успел впихнуть Лешу в дипмиссию, а
полковник — отойти от шока и вернуть себе дар членораздельной речи.
Тут уж он много чего сказал, и был до того убедителен, что я почти
обиделся. С тех пор Газин мне не доверяет и считает, будто я
симпатизирую Сорочкину. Это несправедливо: я по работе обязан всех
любить, но в Леше есть нечто такое, что раздражает и настораживает.
А недоверие ко мне полковника — дело понятное: я бы тоже не сильно
радовался, имея в составе отряда человека, которого нельзя
расстрелять даже по закону военного времени. Шлепнуть меня, как
собаку, можно, а легитимно вывести в расход — фигушки. Полковник
это знает и терпит, ему просто страшно не понравилось, что я сам
напомнил о своем особом статусе.