Ари открыла глаза, глубоко вздохнула, смахнула с лица слезы и
посмотрела в окно. Рассвет только занимался, серый сумрак,
позолоченный солнечными лучами, проникал в комнату сквозь щель
между штор. А это значило, что она успеет сегодня добавить
снотворное в еду сторожей, охранявших Рэндальфа. И как-то передаст
ему записку, что бежать обязательно надо сегодня, а не завтра. Пока
лорд-маршала нет в замке. Наверное, она надрежет каравай и подсунет
клочок бумаги в еще теплый хлеб. Это сделать легко, она знала, что
никто не проверяет еду для узника.
Но тогда получалось, что весь день расписан по секундам и нельзя
тратить их на попытку прочитать невнятные письмена ночного кошмара
и зыбких воспоминаний.
День до вечера промчался стремительно, как стрела вылетала из
«игрушечного» лука Бастьена. Не успеешь моргнуть — а она уже торчит
из дерева в лесу, дрожа пестрым оперением. Ари внезапно вспомнила о
брате и их детских играх, когда с удивлением заметила, что уже
вечереет, а покрасневшая макушка солнца вот-вот коснется горизонта.
Да, Бастьен, сможет ли она его еще раз увидеть? Она загрустила от
этой мысли, и сердце тревожно сжалось.
Потом память заботливо напомнила ей, что Моран очень не любила,
когда закатный диск алел. Она говорила, что нельзя долго смотреть
на алую полосу, касающуюся горизонта, а то накличешь беду и
прольется кровь.
Ари отмахнулась от воспоминаний, бросила последний взгляд на
свою комнату, прижала к себе узелок с драгоценностями и крадучись
вышла в коридор. По пути через кухню до конюшни ее не остановили,
даже когда она случайно уронила тяжелый нож. Надо же было Рэндальфу
чем-то защищаться, если на них нападут! На звон лезвия и стук
деревянной ручки об пол никто не пришел, хотя повар чем-то шуршал в
каморке-кладовой совсем рядом. Но он слишком громко напевал себе
под нос какую-то песенку — вот ничего и не услышал. Глупую песенку,
надо признать, — что-то про недалекую стрекозу, которой объяснялся
в любви ворон, а в итоге ее съел.
— Еще скажи, что и это — предзнаменование, — тихо фыркнула Ари,
смеясь над собой. — Если бы я каждый раз верила в такие знаки, мне
бы завтрак в горло не полез.
Ламброзио был знаток фривольных куплетов и народных побасенок со
своей родины, и во многих из них незадачливые герои в конце
умирали. И он частенько напевал свои песенки, готовя еду. Что
смотрелось зловеще, если подумать…