...— Та тоже худышка была. И беленькая. Как...
Ари старалась не поворачивать голову, чтобы женщины не заметили,
как чутко она вслушивается в их досужую болтовню. Худышка, как
княжна Хольм — вот чего они не договаривали. Интересно, о ком это
они?
— Вот не верю, что убил, — продолжала старшая из портних. — Два
года обшивала ее. Так у них все чин по чину. Обожал ее. Откуда-то
издалека привез.
— А я слыхала, эта Элиза Мерсье не из простых была, — раздался
голос молодой белошвейки. Эта любила расспрашивать и
выпытывать.
— Вот еще! Мало ли, что народ языком мелет. Будь она хорошего
рода, так женился бы! Нет, ты уж мне поверь: как дама себя вела, а
все равно заметно было, что не во дворце росла. Эти... — вероятно,
на этом месте рассказа последовал кивок в сторону Ари, — даже
по-другому за стол садятся. Юбки так подбирают, словно те из стекла
пошиты. А уж как рот раскроют...! А Элиза... она так и не
научилась, все уверяла, что мне больше всех радуется. Только
лорд-маршал никогда над ней не смеялся, очень уж сердцем к ней
прикипел. Треплют все, что он убил. Ну да собака лает — ветер
носит.
— А если приревновал? Вдруг она ему изменяла тайком? Он же все
время при войске.
— Дура ты, вот я что я тебе скажу. Да кем надо быть, чтобы
такому человеку изменить? Да и горевал он очень. В парке похоронить
велел, священника позвал, чтобы тот землю освятил.
Он любил другую... "Так это же хорошо", — сказала себе Ари. —
Может быть, до сих пор любит. Тогда, вполне вероятно, он не будет
настаивать, чтобы Ари делила с ним постель. Ведь он берет ее замуж
только ради Хольма. И в то же время... ей всего восемнадцать! За
что же ей такое наказание — стать нелюбимой женой ненавистного
мужа? Он никогда не взглянет на нее с приязнью, будет учтив и
холоден. И она станет чахнуть за стенами его неприступного замка:
не ждать, не верить, ни на что не надеяться...
И не желая больше ничего слушать, она захлопнула молитвенник и
выбежала в сад, надеясь отыскать там Бейтрис.
"Тебе придется смириться, Ари!" — сколько раз за последнее время
она слышала эти слова! Даже от Бейтрис! Ее больше не радовали ни
распускающиеся розы в саду, ни шелест струй фонтана, ни веселые
канарейки, резко скакавшие по жердочкам. Она молила Господа, чтобы
этот месяц никогда не кончался, но дни, казалось, ополчились против
нее: только откроешь глаза на рассвете — а вот уже и вечер. И
ненавистная свадьба все ближе...