А на следующий день отец подписал капитуляцию, отдавая Хольм
лорду Лингрэму. И стал королевским вассалом.
Сначала Ари казалось, что времени еще много, что можно вдоволь
поболтать с Бейтрис, разглядеть новые наряды, украшения, подразнить
завистниц, а потом… Потом наступил вечер последнего дня свободной
жизни (да, даже жизнь в монастыре с нудными уроками и
отвратительными компаньонками казалась ей свободой!), и Ари
проворочалась всю ночь: то с ненавистью глядела на красивое
пурпурное платье с золотыми вставками и прикидывала, как его можно
изрезать или испортить; то забывалась беспокойным сном, в котором
она снова бежала от пирата по непролазной чаще; то испуганно
вскакивала и подбегала к окну, чтобы вдохнуть свежий воздух, не
дающий успокоения; то мечтала, что ее спасет во время поездки до
собора какой-то благородный разбойник...
Разбойник этот стал последней каплей… Ари сначала представила
себе в деталях, как ее наряжают в это пурпурное платье, защелкивают
на шее замочек ожерелья с рябиной, накидывают густую вуаль и ведут
к карете. Лорд-маршал специально прислал в монастырь экипаж… Очень
удобный, Ари вчера залезла в него с Бейтрис, сиденья показались им
обеим мягче пуховых перин, а пурпурно-лиловая отделка – насмешила
Бейтрис. «У тебя платье тех же оттенков, сольешься с обивкой – и
они тебя не заметят», - фыркнула Бейтрис. Ари тогда искренне
загрустила – неужели лорд-маршал не отличает ее от мебели? Так она
Бейтрис и сказала, а та ободряюще обняла ее: «Так это же хорошо, ты
же боишься, что он как раз отличит и начнет… требовать исполнения
долга» Ари перебила ее какой-то глупостью, чтобы не развивать
мысль. Но потом она еще раз спустилась вниз с кусочком отреза на
платье – и убедилась, что цвет отличается: сиденья и обивка были
почти фиолетовыми, а ее платье розовато-сиреневым. Почему-то ее это
обрадовало.
И вот она села в карету, лошади фыркнули и медленно зашагали в
сторону ворот, деревянные створки отчаянно заскрипели – и карета
поехала по широкому тракту по направлению к городу, очертания
которого Ари последний раз видела два года тому назад, во время их
неудачного побега с Бейтрис…
Она выглянула в окно, отдернув занавеску, не обращая внимания на
неодобрительный взгляд матушки Имельды, но вместо белых городских
стен и жмущихся к ним домиков на окраине увидела лишь толстые
стволы деревьев и ярко-зеленую траву, намного ярче, чем в
монастыре. Роса сверкала на травинках, и казалось, что землю
накрыли ковром из мельчайших изумрудов.