Глава 5
Монарх может очень многое, почти все,
что не запрещено законами физики. Достаточно вызвать секретаря – и
любое желание исполнится, от изменения меню обеда до внезапной
поездки на край света. Императору не нужно знать, сколько денег у
него в бумажнике, не нужно планировать семейный бюджет и складывать
копейку к копейке. Его нельзя купить, потому что ни один злодейский
наймит не сможет предложить больше, чем уже есть у государя – целая
империя со всеми ее богатствами. Одного росчерка пера самодержца
достаточно, чтобы решить вопрос войны и мира, привести в движении
миллионы людей и миллиарды рублей. Как говорила Ольга Спокойная,
достаточно постучать карандашом по столу в Омске, чтобы тревожно
завыли сирены в Скапа-Флоу, главной базе британского флота.
Все имеет свою цену, и это отнюдь не
красивый оборот, вложенный авторами бульварных книг в уста своих
персонажей. Очень многие честолюбцы начинали свой путь наверх в
поисках богатства, могущества и мирской славы, но чем выше
карабкались, тем тяжелее становилось осознание простой истины –
кому многое дано, с того и спросится. Спросится Ответственностью и
Долгом. Монарх может все… и почти ничего. Если, конечно, он
настоящий правитель, а не временщик.
Константин дочитал последний лист и
отложил его в сторону, на вершину увесистой стопки – только
первоочередное и сверхважное. Давно, очень давно, еще в детстве,
его захватил образ испанского короля Филиппа Второго.
«В марте 1571, например, король
получил более 1250 личных петиций, в среднем более 40 в день. В
период от августа 1583 года до декабря 1584 — около 16 000 петиций,
более 30 в день. Плюс он читал и правил исходящие письма,
подписывал каждый приказ. В один день, по словам короля, его чтения
и подписи ожидали около 400 бумаг. В 1580е годы по словам
венецианского посла Филипп в некоторые дни перерабатывал около 2000
различных бумаг. Периодически он сам ужасался объёму работы и писал
тому, кто полностью его понимал, личному секретарю: «Передо мной
лежат 100 000 бумаг...».[1]
Тогда это казалось маленькому Косте
обычным литературным преувеличением, гиперболой, подчеркивающей
работоспособность и ответственность великого короля. Теперь, много
лет спустя, эти воспоминания вызывали только горькую усмешку -
несколько сотен неотложных дел стали ежедневной каторгой, настолько
привычной, что и каторгой-то уже не назовешь.