Криббе закрыл дверь, которая после ухода Игната Наумова,
осталась открытой, и сел за стол, не дожидаясь разрешения. Посидев
с минуту, глядя в одну точку, он вскочил и принялся мерять шагами
комнату.
— Сядь, не мельтеши, — Криббе посмотрел на меня, и снова
плюхнулся на стул, обхватив руками голову. — Что случилось?
Бестужев что-то нелицеприятное обо мне сказал? Тогда плюнь, он всех
ненавидит, и все его постоянно не устраивают.
— Что? Бестужев? Нет-нет, — Криббе покачал головой. — С
вице-канцлером все прошло как обычно, так что на этом не стоит даже
останавливаться. Правда, он передал недоумение ее величества о
малых тратах на одежду...
— Оставь, зачем мне столько камзолов и штанов, которые
отличаются друг от друга, хм, — я сделал вид, что задумался, —
ничем. Все штаны абсолютно одинаковые, так зачем мне целый гардероб
абсолютно одинаковых штанов? Просто, если дело не в Бестужеве, то
что могло привести тебя в такое волнение?
— Мардефельд, — Криббе опустил руки на стол. — Когда я вышел со
встречи с вице-канцлером, ко мне подошел Мардефельд.
— Так он же умер? — я смотрел на него недоуменно. О том, что в
России нет прусского посла, в связи со смертью предыдущего, я узнал
в первую очередь, когда обосновался в этом дворце.
— Это его племянник, Аксель. Назначен послом прусским совсем
недавно, — любезно просветил меня Гюнтер. — Назначение произошло в
явной спешке, и он совсем немного не застал в Петербурге ее
величество, куда примчался через три дня после того, как мы
отправились в Москву.
— И что послужило причиной такой спешки? — я невольно
нахмурился. — Уж не я ли часом?
— Весьма косвенно, ваше высочество. Можно назвать это цепью
событий, вытекающих из нескольких, совершенных вами совершенно
ненамеренно, поступков, — Криббе немного успокоился и теперь сидел,
откинувшись на спинку стула, скрестив руки на груди.
— Каких именно поступков? — я лихорадочно соображал, что мог
сделать такого, что, по всей вероятности, изменило известную мне
историческую линию.
— Вы выгнали Отто фон Брюммера, ваше высочество, — Криббе
позволил себе улыбнуться. — Не без моей помощи, и я этого не
отрицаю, как не буду отрицать и того, что в тот момент действовал
как из соображений неприемлемости увиденного, так и повинуясь
совершенно корыстным целям, которые, надо сказать, вознаградились
сторицей.