Кроме меня отвратительными моряками оказались: Штелин и Георг
Гольштейн-Готторпский. Когда принц свалился с тяжелейшим приступом
рвоты, я понял — вот оно самое настоящее семейное проклятье. Только
вот в отличие от меня они предпочитали страдать в своей каюте,
отравляя тем самым жизнь не только себе, но и трем своим
вынужденным соседям. Я же уходил с палубы лишь в том случае, когда
промокал настолько, что боязнь подхватить пневмонию становилась
сильнее тошноты, да на ночь, потому что ночевать на палубе особенно
в шторм опасно в тройне, и меня бы все равно утащили, применив
силу, если бы я начал оказывать сопротивление. Никакие мои слова
про то, что свежий воздух хоть немного, но облегчает жуткое
состояние, в отношении страдальцев не работали. Напротив, Штелин и
Георг всячески пытались уговорить меня запереться в духоте, на что
были посланы так далеко, что даже боцману стало неудобно.
— И они хотят заставить моряков пить отвратительный отвар или
жрать кислые лимоны? — пробормотал я, продолжая глядеть в небо,
после того, как вспомнил о своих уговорах образованных людей,
которые к тому же обязаны были мне подчиняться беспрекословно, хоть
ненадолго покинуть офицерскую каюту, в которой уже отчетливо
ощущался запах рвоты.
— О чем вы бормочите, ваше высочество? — я скосил глаза на
Криббе, все еще сидевшего рядом со мной. Его голос звучал хрипло,
все-таки холодной, в меру соленой воды Балтийского моря он
наглотался вдоволь. Качка постепенно успокаивалась, и я рискнул
сесть. Странно, но тошноты не ощущалось. Я повернул головой
направо-налево, и прислушался к себе. Тошноты не было, словно эти
дни, заполненные морской болезнью, мне привиделись. — Так, о чем вы
бормотали, ваше высочество? — повторил вопрос Криббе, и я
повернулся к нему уже более осознанно.
— Турок продал морякам эликсир? — спросил я, чувствуя, как ко
мне возвращается тяга к жизни.
— Продал, — Криббе усмехнулся. — У него талант продавать то, что
вы изначально и не планировали продавать. Вы ведь не планировали
продавать этот эликсир? Если я правильно понял, вы хотели включить
его в рацион моряков, как средство, которое может спасти от
цинги?
— Хотел, и до сих пор хочу, — я кивнул и, кряхтя как столетний
дед, поднялся на ноги. Качнувшись, и не потому, что палуба начала
раскачиваться, а потому, что ноги не держали, поймал равновесие, и
выпрямился. — Но, самое главное, я хочу, чтобы они его пить начали.
Просто приказать я, конечно, могу, но какой в этом смысл? Они все
равно найдут способ избавиться от навязанного. Это будет напрасная
трата денег, только и всего. Другое дело, когда, воспользовавшись
болезнью господина, его холоп стащил драгоценный эликсир,
практически с риском для жизни, и только из уважения к команде...
Странно, — я снова покрутил головой. Тошнота не возвращалась. Это
ли не чудо?