Он сел, кашляя и отплевываясь, видимо, наглотаться успел воды,
бедолага, а мимо пробежал боцман. На секунду притормозив возле
меня, он скороговоркой проговорил, широко улыбаясь.
— Последняя была, — и побежал дальше, а я с трудом сообразил,
что он говорит о волне. Как он определил, что волна последняя, и
шторм заканчивается? Похоже, что у бывалых моряков какой-то
специальный орган чувств появляется, которым они чуют, когда
начнется шторм, когда он закончится, а когда корабль застрянет в
полном штиле. Правда, последнее для Балтийского моря было из
разряда фантастики, а вот штормы — вполне обычное явление.
Лежа на спине, я смотрел в свинцовое небо, сложив руки на груди
и качаясь в такт качки корабля. Мысли текли вяло, сказывалось
обезвоживание от такой внезапной морской болезни, которая поразила
меня уже на второй день плаванья. Но, если вначале она протекала в
довольно легкой форме, хотя и доставляла определенный дискомфорт,
то, когда начался шторм, а случился он через неделю после выхода
«Екатерины» из Кронштадта, я впервые в жизни понял, что ждет в аду
грешников. Желудок не хотел задерживать в себе ничего, даже вода
сразу же выливалась наружу, и я на полном серьезе думал, что могу
сдохнуть элементарно от голода.
Духота, стоящая в капитанской каюте, которую отдали мне в
безраздельное пользование, усугубляла мое далекое от совершенства
состояние. В общем, нет ничего удивительного в том, что я в конце
концов переселился на палубу, проводя на воздухе целые дни, куда
велел притащить матрас, пару одеял и ведро, с которым по мере
усиления шторма в последние сутки практически не расставался.
Прончищев привязал меня к мачте два дня назад, когда очередная
волна чуть не смыла меня с палубы, развязывая лишь в тех случаях,
когда мне нужно было все-таки спустится в каюту. С этого времени
рядом со мной постоянно кто-то находился. Даже не знаю, каким
образом моя свита установила очередность, может быть, в кости
играли на дежурства, потому что дежурили не равными промежутками
времени, а как придется. И так получилось, что со мной почти все
время находились: Румянцев, Криббе, Суворов, которого отец притащил
прямо перед отплытием и чуть ли не силой навязал мне, а сам тут же
умчался догонять уехавшего уже далеко Бутурлина, и Турок. Мне было
все равно, я слишком измучился, чтобы обращать внимание на то, что
кто-то сидит рядом со мной на соседнем матрасе, но наличие рядом
живого существа действовало успокаивающе, и я был рад, что меня не
оставляют надолго одного.