Об уборке здесь стоит поговорить отдельно. Толстый Дадли от
природы был ленив, если не сказать, избалован, будь он один в
семье, Петунья не преминула бы воспитать его, как помощника себе,
но судьба подбросила им Гарри. И Дурсли, как это порой случается,
забили на воспитание своего ребёнка. Зачем? Если для этого есть
удобный, нужный и послушный племянник, за которым уж точно некому
присмотреть. И, начиная с шести лет, подросшего и окрепшего Гарри
начали понемножечку нагружать работой по дому. Тут подмести, там
помыть, полочки и столики от пыли протереть.
Дадлика работой не грузили, но если требовалась его помощь,
лишняя пара рук или ног, звали. Как правило, Дадли не отказывался
помочь, мелкие просьбы-поручения с удовольствием выполнял. Но он
хитрец, очень ленивый хитрец: если его посылали принести почту из
коридора, то он, видя, что Гарри ничем не занят в это время,
увиливал от своих обязанностей. Выглядит это примерно так — Вернон
коротко буркает из-за утренней газеты, доставленной
мальчишкой-разносчиком:
— Принеси почту, Дадли.
Тот нагло отвечает:
— Пошлите за ней Гарри.
Вернон снова буркает из-за газетной стены:
— Гарри, сходи за почтой.
А Гарри, нахаленок, зная, что Дадли просто ленится, тоже
начинает отбрыкиваться:
— Пошлите за ней Дадли.
Газета с шуршанием опускается на стол, Вернон, прищурившись,
подозрительно обозревает две хитрые мордашки. Сорванцы сидят с
самым невинным видом и, казалось, никакими силами их сейчас с места
нельзя сдвинуть, нипочем не послушаются. Но дядя Вернон знает, куда
нажать. Скорбно вздохнув, он сумрачно изрекает:
— Ясно. Никто из вас не хочет мороженого, я так полагаю?
Мальчишки, переглянувшись, срываются со стульев и наперегонки
мчатся за письмами и счетами…
В общем, обыкновенные пацаны, растущие в обычной семье.
Одинаково любимые и любящие, озорные пострелята.
***
«Что до крестража, наипорочнейшего из всех волховских
измышлений, мы о нем ни говорить не станем, ни указаний никаких не
дадим…» Прочитав эти строки, Северус закрыл древнюю книгу и тупо
уставился на обложку, вернее, на слова, вытисненные полустершимся
золотом на растрескавшейся порыжевшей от времени коже:
«Волхование всех презлейшее».
Значит, ни говорить не станете, ни указаний никаких не дадите?
Ну знаете… не для того я сюда прокрался, в кабинет директорский,
воспользовавшись тем, что Дамблдор отбыл по делам министерским,
чтобы вы тут заявляли, что я здесь ничего не найду. Черта с два! Вы
у меня заговорите, буквы драные, кислотой из вас правду
вытравлю!!!