Беспросветно тоскливую атмосферу подвала нарушил душераздирающий
скрип давно не смазанных петель. Проржавевшая решетка гулко
ударилась о каменную стену, пропуская трех рослых широкоплечих
молодцев без рубашек. Комаровскому хватило одного взгляда на
походку и форменные штаны, чтобы опознать в них жандармов.
— Очнулся, старикан? Хорошо-о, воду сэкономим! — Явный главарь
со шрамом на веке склонился над застывшим Комаровским. — Чего
молчишь? Ты здесь не для того, чтобы молчать. Балакай, да
пошустрее.
Граф с королевским спокойствием посмотрел в заплывшие глаза.
Против ожиданий, от жандарма приятно пахло мускусом и неуловимо
знакомым парфюмом.
— У вас нет никакого права держать дворянина в таких условиях.
Немедленно… — Комаровского прервала звонкая пощечина. Левая
половина лица вспыхнула скорее от унижения, чем от боли.
— Ты еще не понял? Теперь я здесь король, а ты, значицца, моя
королева, то бишь сучка. — Лысый мужик визгливо рассмеялся, для
симметрии отвешивая вторую пощечину. — Понял меня, спрашиваю?
— Тебе не жить, смерд. — Граф плюнул жандарму прямо в лицо, за
что получил мощный удар в челюсть. Разбитые губы мгновенно опухли,
по подбородку потекла смешанная с кровью слюна. — Клянусь честью, я
лично повешу тебя.
— Ну ниче, все ломаются. Одну кралю с твоего вагона мы уже
допросили как следует. Сначала тоже гордая была, а под конец даже
на слезы сил не осталось. Закончим с тобой и вернемся к ней, для
закрепления. — Теперь смеялись все трое. Окружив беспомощного
старика, они возвышались над ним, как скалы над приливными
волнами.
Холодея от гнева, Комаровский вспомнил молодую девушку, которой
он оказал покровительство в поезде. Мария ехала в столицу поступать
в балетную школу, чтобы стать новой примой, но вместо звездного
будущего она угодила прямиком в грязные лапы этих животных…
Резкий тычок в грудь заставил вызвал вспышку боли. Граф с ужасом
осознал, что не может сделать вдох. Сквозь выступившие слезы он не
заметил нового прилета по голове.
— Говори уж, не тяни, — скучающе зевнул лысый, разминаясь серией
тычков в живот. Не привыкший получать по лицу и прочим частям тела
старик покраснел как рак, открывая и закрывая рот, как выброшенная
на берег рыба. — Какой нежный. Даж побить тебя как следует нельзя,
сразу окочуришься.
— Что… Что вы… От меня хотите? — сипло выдохнул Комаровский.