— Ты понимаешь, ради чего тебя сейчас позвали. Официально мы
повлиять не можем, по крайней мере, но так продолжаться больше не
может, — слово взяла одна из женщин, которую я часто видела
гуляющей во дворе в компании соседки. Наверняка подружка.
— А Петрову звонили? Пусть выселит её, и всех делов, — раздался
голос какого-то парня из толпы, я даже не успела понять, с какой
стороны — из-за волнения в ушах все ещё шумело, и мысли метались в
голове как бешеные пчелы, не находя выхода.
— Петрову насрать, деньги платишь — и хоть притон устраивай. Не
ему же здесь жить, — заводила встала в стороне от меня,
подбоченясь, и окидывала взором свою паству, — и не его детям! По
крайней мере, мы не должны это терпеть ради собственных детей!
— Чего вы от меня хотите? — из-за пересохшего горла мой голос
прошелестел еле слышно.
— Ты дура, да? Выметайся отсюда, вот чего! И если ты не
понимаешь мирных намёков, придётся, по крайней мере, найти другие
способы. Но «селёдочницу» мы рядом с нашими детьми не потерпим! —
сейчас эта воительница на страже добродетели была даже прекрасна в
своем праведном гневе.
Я стояла столбом, чувствовала себя облитой помоями, и никак не
могла взять в толк, при чем тут рыбная тарелка. А когда поняла,
меня бросило в жар, и последующих слов, сопровождающих моё позорное
бегство в комнату, уже не слышала. Захлопнув дверь, сползла по ней
и какое-то время приходила в себя, с трудом осознавая происходящее,
ощущая охватившую тело дрожь и волны паники.
Руки и ноги мелко трясло, а воздух вдруг оказался невыносимо
тяжёлым и сдавливал грудь, мешая вдохнуть и расправить
скукожившиеся легкие. Сфокусировав взгляд на сумке с торчащим из
неё потрепанным переплётом, которая почему-то валялась на полу,
направила все силы на дыхание, стараясь ни о чем не думать. Стоило
поднять руки к лицу, как меня окутало терпко-коньячное облако.
Пожалуй, духи придется выбросить — теперь они будут напоминать о
презрительно брошенных мерзких словах, ожесточенном блеске глаз,
окружающих со всех сторон, и моём беспомощном блеянии. Что ж, зло
повержено и, поджав хвост, спряталось в свою нору.
Через добрых полчаса, очнувшись от невменяемого состояния, я
обнаружила, что всё это время накручивала на палец выбившуюся из
растрепанного пучка прядь, и сломанный ноготь насмерть застрял в
получившемся колтуне. Отчаявшись его выпутать, со злостью дернула
рукой, безжалостно выдирая клок волос. Ноготь оторвался, повиснув
на самом краешке, потекла кровь, а из глаз хлынули обжигающие слезы
бессилия и обиды. Уже не сдерживаясь, я рыдала, опустив голову на
колени и баюкая пострадавший палец.