Жаль. Очень
жаль.
В тот миг
Эсфирь ощутила, как на запястье сомкнулась чадящая лапа. Хин увёл
её от ограды. Даже не увёл — утащил и поволок вдоль деревьев,
попутно стряхивая со шкуры сорняки.
Потуги
высвободиться ни к чему путному не привели. Хин желал спасти
Эсфирь, и она сдалась. Побрела за ним, непрерывно крутя головой и
выискивая Небо.
Где он?
Ужель лежит на склоне — без чувств, с колотыми ранами от
перьев-лезвий? Или его молнией поразило?
Ужас
разлился по венам огнём. Страх разогрел тело, Эсфирь снова дёрнула
хина назад, к полю брани. Но зверь и не подумал возвращаться. Он
упорно утаскивал её от дриад. Уводил все дальше и дальше к
каменистой возвышенности, которая утекала за ограду и разрезалась
там на десятки толстых кольев — они походили на колонны покинутого
тронного зала.
Хин
разломал прутья ограды. Подал Эсфирь лапу, и она вышла из леса.
Вздохнула полной грудью, наслаждаясь гуляющим в кудрях ветром.
Оглядела себя — и протяжный стон сорвался с губ. Грязная и
промокшая, с погнутыми, перемазанными кровью перьями, она
напоминала пугало — хоть сейчас в сад выставляй, чтобы жадных до
чужого урожая птиц отваживать.
А что если
Аспарагус неспроста нарёк её вырожденкой? Что если скоро лицо её
тоже исказит гримаса исступления? Эсфирь думала о враге, который
жил и дышал вместе с ней, притаившись внутри. Думала до тех пор,
пока хин не встряхнул её за плечо. Тогда она отмела тяжелые
мысли.
Упокоить
души — вот чем ей следовало заняться, а не размышлять, сойдет ли
она грядущей ночью с ума.
По коже
пробежал холодок. Полоса чар, чёрная, с едва приметными белыми
вкраплениями, вспыхнула в воздухе. Развеялась, обращаясь клевцом с
призрачно-тонким лезвием.
Оружие
послушно легло в ладонь Эсфирь.
Шумы мира
становились все тише и тише, покуда не превратились в едва
распознаваемое гудение.
Эсфирь
посмотрела на хина. Он стоял до того близко, что источаемый им дым
пробирался в нос.
—
Попробуем, да?
Когда она
заговорила, тон её голоса окрасили металлические нотки. Воздух,
пропитанный испарениями зверя, нагрелся. Поэтому дышалось трудно,
очень трудно. Его костяной череп, в провалах которого подрагивали
алые глаза-звезды, склонился набок.
— Надеюсь,
справлюсь, — кивнула Эсфирь.
Мир утратил
краски и посерел. Море застыло. Эсфирь ударила рукоятью клевца по
земле.