— Океаниды
столь же холодны, сколь сокрушительны, — высказывался о них
правитель Антуриум. — Утончённое изящество. Неуклонное спокойствие.
Неизменные учтивость и мастерство ведения боя. Они взирают на мир с
бесстрастием палачей, в бою свершают уйму лишних движений — но лишь
в одном случае: ежели не видят в противнике угрозы.
Ходили
разговоры, Танглей не щадит ни разум, ни плоть. Хлебнув ледяных вод
однажды, прежний пыл уже не возвратить.
Вот
потому-то, восполнив в памяти услышанное, дриады и отмахнулись от
нежданного гостя. В лес чешуи не сует? И ладно. Всё прочее — не их
изнуренных умов забота. Им приказали искореженные деревья залечить.
К тому же отирал ноги о склон юноша недолго. Покопошился. Побродил
туда-сюда по откосу. Сверкнул на прощание мутно-белым оком — другой
глаз он прятал под кожаной нашлёпкой — и скрылся за
скалой.
Тогда
дриады забрались поглубже в лес, чтобы привести в порядок
кустарники, которые зацепило пламя. Лишь к рассвету они задались
вопросом, не встречались ли они с этим парнем прежде? А спустя
миг-другой, прохаживаясь по склону, наткнулись на воткнутую в землю
саблю, неприметную, изогнутую к острию и туповатую — похоже, ковали
её столь же давно, сколь и полировали, — но окруженную не
поддающейся описанию аурой гнева и угрозы.
К сабле
крепилось послание со строками, выведенными почерком с
завитками:
«Будьте
любезны, возвратите сей клинок владельцу — сыну многоуважаемого
правителя Антуриума Олеандру».
Вернувшись
в поселение и глядя на столпившихся у главных ворот дриад, Олеандр
мечтал превратиться в невидимку и скрыться. Затаиться где угодно,
пусть даже в замшелой бочке, лишь бы укротить чувство вины,
ошалевшим зверем вгрызавшееся в сердце.
Лица, лица,
лица… Перед взором проплывали сотни лиц, искаженных гримасами
страха и возбуждения. Галдеж стоял неописуемый. Невыносимый!
Казалось, у ворот скучковался весь клан.
И все
жаждали получить ответы.
Протяжно
застонали деревья. Подхватывая носилки с убитыми, ветви передавали
их друг другу и опускали за распахнутыми вратами. В ответ со
второго яруса донесся плач свирели и погребальная песнь.
Её прервал
девичий крик:
—
Лавр!..
Дриада
промчалась сквозь рой соплеменников ветром — Олеандр только хвост
рыжего платка и углядел, — кинулась одному из павших на грудь, где
алым цветом запекся цветок смерти, и стиснула его плечи,
причитая: