И Олеандр
солгал бы, сказав, что ютящиеся в тенях Древа лиственные свертки не
натолкнули его на думы о побеге.
День
разгорался. И все больше дриад торопились воздать последние почести
погибшим.
Трон
владыки, ощерившийся кольями, почти врос в ствол Древа. От подножия
трона стелилась лестница. По бокам от неё выстроились двумя
полукругами хранители. Их локти были разведены. Уложенные друг на
друга ладони накрывали эфесы мечей, остриями вонзавшихся в землю
между ступней. Издали казалось, будто у стражей по три ноги, одна
из которых металлическая.
Подле
Каладиума шептались его ближайшие Стальные подпевалы Клематис и
Птерис. Первый походил на огромного детину — рослый и широкоплечий,
на щеках его цвел румянец. Лицо второго скрывалось в тени капюшона
— выглядывала только рыжая борода до ключиц. На вороте его плаща
сверкала брошь — трехглавая змея, её головы переплетались,
посередке застрял меч.
Неподалёку
от Стальных собратьев, опираясь на корень, возвышался бледный, как
мел, Аспарагус.
До Древа
оставалось всего ничего, когда ноги Олеандра самовольно замедлили
шаг. В груди заворочался хлипкий росток подозрения. Внутреннее око
явило взору престранную картину: Каладиум с сожалением глядит на
истекавшую кровью Геру, прежде крикнувшую ему что-то вроде
«Мас…»
Что это
значит?
— Благого
дня, мастер! — возопил Зефирантес, и Олеандра будто молнией
поразило.
Вот и не
верь после такого в пресловутый рок судьбы! Олеандр замер, чтобы не
спугнуть нежданное озарение.
Возможно
ли, что Каладиум приходился Гере мастером? А Вие?
Или Олеандр
ступил в ловушку предвзятости подтверждения, когда из множества
толкования существо отдает предпочтение тому, которое говорит в
пользу укоренившегося вывода?
Со второго
яруса протрубили в рог, призывая толпу к успокоению. Из-за
вздыбившегося корня вынырнул Гинура — тощий коротышка с тонкой
седой бородкой. Выскочка-посыльный, у каждого куста воспевающий
себя, что он ценнейший дриад поселения. Со Стальной Эпохи он любил
совать нос в чужие цветники. Всё порывался затесаться и укрепиться
в рядах соглядатаев. И однажды проявил сноровку и ошеломил Эониума
вестями об Азалии.
У Стального
Шипа сердце дрогнуло, когда он узнал, что его дочь-изгнанница,
прежде спутавшаяся с океанидом, жива-здорова и воспитывает
двойняшек-выродков.