— Они жгут
меня уже не в первый раз. — Она приподняла руку и тронула холодные
звенья браслета с пером. Украшение блеснуло. — Но никаких ранок не
остается. Это странно.
***
Другой
ночью Эсфирь видела во снах Геру, испускавшую паутины и грозовые
разряды. Видела, как дриады падают, сраженные перьями-лезвиями, как
бушуют на песке ураганные ветра.
Эсфирь
проснулась в поту. Зачерпнула ртом воздух и села. Листок, сорванный
с растения-гвоздя, скатился с ног. Не углядев рядом хина, она
подхватила с земли флягу и вынырнула из убежища.
И куда
подевался Мрак? Ушел воду искать?
— Милая
Эсфирь, здравствуйте, — послышался рядом голос, сладкий, как
отравленный сироп. — Я ваш друг.
Из-за
соседнего кургана выступил длинноногий дриад с каштановыми волосами
до плеч. Голову его укрывал смоляной платок. Частокол клинков на
поясе навевал мысли о разделке туш. Но лицо отражало довольно-таки
приветливое выражение, а потому впечатление складывалось
противоречивое.
Cкажешь «Он
красивее цветущей поляны» — попадешь в точку. Скажешь «Он страшнее
пещеры, заваленной черепами» — тоже не оплошаешь. Ну правда! Даже
украшения дриада виделись двуликими. Взять хотя бы вон то кольцо в
виде затейливо скрещенных лепестков. Или другое: золотые змеи,
переплетаясь телами, смотрят друг на друга с широко раскрытыми
пастями. Глаза им заменяют топазы, на клыках висят ядра
изумрудов.
А ведь
дриад представился Эсфирь «другом». Наверное, его и правда можно
было бы так назвать. Добрый друг. Добрый друг, который
охотнеевыпотрошит собеседника,
нежели угостит ужином.
Впрочем,
одно другому не мешает, верно? Кто посмеет запретить Доброму Другу
сначала накормить кого-то, а потом наделать в животе бедолаги
столько дырок, что вся еда вывалится обратно, приправленная
кровавой подливой?
Интересно,
он умеет зловеще хохотать?Эсфирь
оглядела дриада и заприметила на его бедре еще и хлыст.
Дриад
широко улыбнулся, отчего его тонкие усики зашевелись совсем как
паучьи лапки.
— М-м-м, —
протянул он и постучал пальцем о палец. — Пожалуй, начнем с
главного. Аспарагус желает вам скорой смерти, я, в свою очередь —
долгих лет жизни и процветания.
Устоять на
ногах оказалось непросто, и Эсфирь все-таки глотнула из фляги
Рубина. Неведомая водица обожгла горло. Проще не стало, зато тело
вмиг разогрелось.