Непонятно
только, почему ныне рёв напоминал стайную перекличку.
Но…
— Не
страшитесь, господин Каладиум, — заявила Эсфирь, расчесывая
пальцами перепутанные кудри. — Это мой друг хин. Он спал, но… Не
знаю. Похоже, очнулся и решил прогуляться.
— Ах да,
хин! — Каладиум соскочил с камня. Резким движением раскинул руки в
стороны и метнул в холмы две зеленоватые вспышки чар. — Досадно,
мне не выпала честь его поприветствовать.
Кругом
густела темнота. Но стоило колдовству настигнуть цель, цветы на
пригорках подсветились мириадами огней. Как красиво! С губ Эсфирь
невольно соскользнул вздох восхищения. В свете цветов тело
Каладиума очертило призрачное сияние.
— Давайте
начистоту, дитя. — Он прокашлялся в кулак. — Вы одна из тех, кого
глупцы нарекают вырожденцами, а мудрецы — двукровными, одарёнными.
Для первых ваша жизнь не стоит и плевка. Вторых крайне сложно
отыскать. Вы родились под счастливой звездой, дорогая Эсфирь. Моя
подруга, как и я, принадлежим к числу последних. Иначе говоря —
готовых защищать одаренных от несправедливости мира сего. Поэтому
она помогла вам выбраться из пещеры. Поэтому ныне я советую вам
последовать за мной туда, где на жизнь вашу никто и никогда не
позарится. А случись что — всякое оружие, летящее в вашу сторону, я
без тени сомнения остановлю собственным сердцем.
Ни звука не
нарушало тишину. Даже ветер, желавший одержать победу в гонке с
самим собой, и тот поумерил пыл и подивился на Каладиума. Эсфирь
открыла рот, но тут же захлопнула. Возникло ощущение, будто за
спиной должно грянуть рукоплескание. Так что она даже опешила,
обернувшись и узрев вместо зрителей живописные валуны, на гранях
которых скакали блики от мерцающих растений. Могло показаться, она
внимала дриаду вполуха. Но нет. Она слушала внимательно. А следом
трижды прокрутила услышанное в памяти. Но после каждого круга
возвращалась к мысли: «Складно складывается, да что-то не
верится».
Как перышко
опалить, Эсфирь развесила уши перед существом, по чьим венам вместе
с кровью струился обман. Дриад лгал не так явно, как если бы
облепил камень перьями и попытался выдать за птенца. Он врал иначе
— тонко и вертко. Эту ложь и ложью-то назвать трудно.
Существо
просто выкидывает из речи всё, что обычно следует за союзом
«но»…
В попытке
подловить таких плутов на вранье можно поседеть. Они опаснее, чем
мешок, набитый лезвиями. И Эсфирь знала об этом не понаслышке.
Чем-то родным веяло от столь вёрткого обмана.