Но
заприметить яму — одно дело, а перепрыгнуть — совсем
другое.
Вряд ли
Каладиум обрадуется, если в чистоте его помыслов усомнятся. Клинки,
которыми он увешался, поблескивали, словно приглашая Эсфирь на
чудный ужин. И нисколько не намекали, что в случае отказа она
сперва послужит им мишенью, а потом и тушкой для
свежевания.
Нужно
было сразу улететь, —
проплыла в сознании полная запоздалого раскаяния мысль.
— Итак, —
уронил Каладиум, подобравшись, точно перед броском. Его сиреневые
глаза угрожающе сузились. — Смею отметить, ежели у вас есть ко мне
вопросы, я непременно на них отвечу.
И опять
утаишь лишнее, — подумала
Эсфирь, чувствуя, как по телу и крыльям замолотили холодные капли
дождя, остужаемые на коже ветром — аж зубы сводило! Заляпанная
кровью и грязью кофта вмиг облепила ее второй шкуркой.
Будто
решаясь совершить прыжок через пропасть, она сглотнула и тихо
выговорила:
— Я не
вырожденка.
— Ну
разумеется, — последовал высокомерный отклик. — А я, стало быть,
плод вашего воображения.
— Серьезно?
— Невзирая на издевательский посыл, надежда теплым огоньком
вспыхнула в груди Эсфирь.
Каладиум в
кулак не то кашлянул, не то коротко посмеялся.
— Это игра
слов, дитя. Шутка.
— А-а-а. —
Эсфирь поникла. Огонек в груди потух стол же скоро, сколь и
разгорелся. — Как с яйцами, наверное.
— С какими
яйцами? — Дриад вытаращился на нее так, будто она стояла на
рогах.
—
Огнедышащими.
Трудно
сказать, какие думы в тот миг тревожили Каладиума. Но одно было
понятно наверняка: он растерялся. Яйца свое дело сделали, дважды
сделали. Сначала Эсфирь сбили с толку, а ныне и дриада — самого
красивого, страшного и хитрого из встреченных ею.
Нет, ну а
что? Природа не поскупилась ему на блага. К чему
лукавить?
— Гм-м. — К
левому виску он приложил указательный палец, к правому — острие
кинжала.
Эсфирь
пристально следила за тем, как кончик целиком позолоченного лезвия
елозит по смуглой коже, задевая краешек платка. И тут в голове
точно взрыв произошел. Предчувствие опасности — настолько сильное,
что чудилось почти осязаемым — легло на плечи грузом.
Дуреха!
Какая же она дуреха! Вот надо же было затерять в памяти столь
приметный кинжал, по вине которого Гера испустила дух! Выходит,
Каладиум убил двукровную? Почему? Испугался ее неистовства? Хотел
помочь соплеменникам? А не он ли кичился, что защищает одаренных?
Не он ли заявлял, что остановит летящее в их сторону оружие своим
сердцем?