— Зачем ты
вообще на ней женишься? — поинтересовался Рубин. — Не твоё же, ну!
Хоть одну причину озвучь.
— Она не
невинна.
—
Вы?..
— Ага, —
Олеандр сглотнул, чувствуя, как разум снова окутывает дрёма. —
Всего разок. Но этого было достаточно, чтобы выжечь на ней клеймо
неприкосновенности. Кто, ежели не я? Юноши, воспитанные Сталью,
даже не посмотрят в её сторону. Да и прочие тоже! Тут не столько её
испорченность погоду сделает, сколько понимание, что от неё
отказался наследник клана. Почему? Из-за чего? Что с ней не так?
Только представь! Сразу ведь вопросы у дриад возникнут. Не говоря
уже о том, что я не горю желанием ссориться с её отцом.
Хотя в
голове Олеандра вертелось тихое подозрение, что до ссор и
разбирательств дело не дойдёт. Вряд ли Каладиум его прикончит. Но
изувечит точно — исподтишка, чужими руками.
— Я
потолковать с тобой хотел кое о ком. — Рубин увел разговор в
спокойное русло и сгладил напряжение. — Но позже. А
ныне…
Он отступил
в сторонку и церемониально отвел руку — таким жестом гостей обычно
в дом зазывают.
— Принимай
дары, — возвестил он, осклабившись, и среди белых зубов сверкнули
удлинённые клыки.
— Какие еще
дары? — Взгляд Олеандра упал на стол, и он чуть слюной не подавился
от потрясения.
Пузатые
склянки призывно поблескивали, выстроившись в ряд. За прозрачными
стенками искрились мутноватые соки — выжимки из итанга, цветов,
которые дракайны берегли как зеницу ока.
Что одним
погибель сулит, то у иных благом слывет. Не существовало в мире
растительной отравы, способной умертвить дриада. Напротив — такого
рода яды отрывали захворавших от коек. Вот самый чудотворный из них
— итанга — и очутился в Барклей. И наблюдая, как пляшут у дна
сосудов отличительные косточки-звезды, Олеандр не посмел усомниться
в его подлинности.
— Как ты?..
— бессвязно молвил он, уставившись на флакончики. — Откуда?..
Когда?..
— Недавно,
— вяло ответил Рубин. — Наведался к дракайнам, чтоб им языками
подавиться!
— Ты украл
итанга?!
—
Грубовато. Позаимствовал?
Твою ж!..
Олеандру почудилось, словно его сперва на небеса подняли, а потом с
силой швырнули наземь.
— Я не
возьму их, — буркнул он, покуда сердце рвалось из груди. — Не хочу
потакать воровству.
Рубин
смолчал. Только кисло ухмыльнулся.
Понятное
дело. Чего ему горевать и терзаться чувством вины? В кои-то веки он
извернулся и подгадил соплеменникам по матери.