Облокотившись на колени, Аспарагус восседал в кресле
у ложа. Черты лица его размывались в полумраке. Лишь бровь и усы
выделялись тёмными кустами, будто хищник притаился в
засаде.
— Хвала
Тофосу, вы живы, — произнес он и выдохнул столь протяжно, словно до
сих пор не дышал.
— Честно? —
Олеандр отодрал руку от ложа и стер со щеки влагу. — Мне казалось,
я погиб. Глупо, но…
— Вы и
погибли, — высказался архихранитель. — Благо ненадолго. На
мгновение-другое.
Зелень чар
сорвалась с его пальцев и облепила балдахин, напитывая прицепленные
к нему златоцветы. Растревоженные, они вспыхнули друг за другом и
залили комнату теплым светом.
Олеандр
моргнул раз, другой. Рассудок, чудилось, коркой порос, сквозь
которую пробивались мысли. И единственное, на что хватало сил —
оценивать обстановку, обретшую ясность.
Опрятностью
Олеандр никогда не отличался. Вечно раскидывал принадлежности для
рисования. Комкал шаровары и рубахи, которые скатывались
безобразными кучами. Но ныне покои дышали чистотой. Частый их
спутник — запах краски — выветрился. Из-за ширмы у стены
выглядывали треноги для рисования. Строгим рядом выстроились на
подоконнике баночки, ощерившиеся кистями.
Один шкаф,
облепленный ракушками, высился в углу — за дверцами хранился посох
рек и озёр, ещё в незапамятные времена подаренный дриадам наядами.
Ряд книжных полок примыкал ко второму шкафу, пониже, со множеством
квадратных отсеков. Внутри каждого, томясь в пухлых сосудах,
хранились целебные настойки и отвары. Олеандр расставлял их
впопыхах, не слишком заботясь о какой-либо упорядоченности. Но
точно знал, где и что стоит.
Наградил
его Тофос ценным благом — совершенной памятью. Желая запомнить
что-то, он мог отпечатать видимую картину в уме и такой себе слепок
в уголке сознания откладывал.
— Сколько я
пре… — Словосочетание «предавался сну» отразило бы смысл пережитого
неверно. Олеандр исправился: — Беспамятствовал?
—
Отравились вы поутру, — по-деловому сухо ответил Аспарагус. — Уже
стемнело.
Точно.
Свет, заливший покои, путал. Низкое и грузное, за окном висело
синюшное небо.
— Так, —
скорость мышления донимала — Олеандр привык соображать быстрее, —
когда… — Руку дёрнуло болью, и он прикусил язык. Зажмурился, терпя
ворох покалываний, разбежавшихся по телу. — Что за
напасть?
— Тени
пережитого, — казалось бы, повествуя о погоде, произнес Аспарагус,
— вас разум подводит?