— На пост.
Живо!
Аспарагус
не церемонился. Подол его плаща взвился, когда он подцепил ногой
дверь и захлопнул её перед носом Зефа. Звук получился такой, что
Олеандр соотнес его со словами «Удар злого рока».
— Благой
ночи. Я Эсфирь, — раздался веселый голосок.
Олеандр
усмехнулся. Он начинал подозревать, что звучание собственного имени
доставляет ей немалое удовольствие. Пускай в доме будут десятеро,
она подойдет ко всем и представится каждому.
— Вас
ничего не смущает, наследник? — спросил Аспарагус, явно намекая на
непогоду.
Раздуваясь,
за окном пролетела чья-то накидка. Вдогонку ей промчались сапог и
кружевные подштанники.
И почему
Олеандру захотелось рассмеяться? Еще бы его не волновал внезапно
разошедшийся ураган! Он видел такое впервые в жизни и, мягко
говоря, малость опешил. Но ежели ради спасения приятеля ему нужно
пожертвовать одним солнечным днем, значит, так тому и
быть.
— Чего ты
хочешь, Аспарагус? — выдохнул он. — Рубин оказался при смерти
отчасти из-за твоего бездействия. А она, — он указал на зевающую
девушку, — помогла его излечить!
— Не
совсем, — возразила Эсфирь, встрепенувшись. — Скорее, оживить.
Хотя… Знаете, тут как посмотреть. Его душа не отделилась от тела.
Потому-то я и смогла ему помочь…
Чего?
Олеандр ждал, когда она добавит что-то вроде «Я пошутила», но с её
уст слетело неуместное:
— …Что-то
кушать захотелось. — Она гулко причмокнула, точно смакуя невидимую
пищу.
Не
припоминал он, кому из знакомых существ в последний раз удавалось
поставить его в тупик. Наверное, заслуга та до сих пор принадлежала
Глену — однажды он сочинил за ночь поэму.
Аспарагус
уже в десятый раз оглядел Эсфирь с пят до рогов и с рогов до
пят.
—
Она…
— Я нашел
её у Морионовых скал, — пояснил Олеандр — сгустившееся напряжение
подталкивало к откровенности. — Она…
— Она
вырожденка.
—
Что?!
Архихранитель всегда утверждал, что хорошего воина
красит невозмутимость. Он обучался у океанид, привык утаивать
истинные чувства. Но ныне броня его дала трещину. Кулак сжался.
Венка на виске забилась часто-часто, а пальцы как бы невзначай
огладили ножны, торчавшие из-за пояса.
— Вышел! —
бросил он.
— А не
много ли ты себе позволяешь?! — рявкнул Олеандр. — Вообще-то это
мой дом!
Эсфирь
пятилась, со страхом взирая то на одного, то на другого. И тут
ставни второго окна распахнулись, с грохотом ударились о стены.
Разбрызгивая влагу, в хижину влетела мохнатая туша. Аспарагус
отскочил к двери и едва ли не в прыжке выхватил меч. Но вдруг
лезвие выскользнуло, звякнуло о пол, а сам архихранитель заскакал
по комнате, стряхивая с ноги впившегося в нее зубами
силина.