Жар поцелуя
остывал на губах, когда она проворковала тихо:
— Не
шевелись, Листочек.
И
взобралась на корень. Оттуда — на ствол поваленного дерева. И
скрылась, рассеивая по воздуху запах серы и копоти.
Тогда-то в
голове и завертелся круговорот пережитого. Разум Олеандра
заработал, оценивая обстановку. Никакая Погибель за ним не
приходила. Как цвет сорвать, он смотрел на Эсфирь. И ныне ветра
глупости понесли это непутевое создание туда, где до сих пор кипел
бой.
Не в силах
ни перекричать собратьев, ни вмешаться в сражение, Олеандр, плохо
ведая как, может, сродни гусенице, добрался до верхушки упавшего
дерева. Через узкие просветы почерневших ветвей он увидел
Аспарагуса, который отразил перо-лезвие в полете, плашмя подставив
под него клинок. Позади него, среди надтреснутых бревен и
догорающих сучков лежала…
—
Драцена!
Застёжка-цветок на вороте ее плаща сверкала в свете
молний и переливалась медью.
Драцена
стоически прижимала ладони к рваной ране на боку.
Чуть
поодаль в дыму полыхающих деревьев кружили вооруженные дриады.
Склон трещал по швам. Разверзался под давлением корней, призванных
на смену испепеленным. Скученные потоки воздуха пропахивали землю,
стегали и расшвыривали хранителей, как деревянные фигурки с доски.
Золотые волосы Вии то и дело мелькали среди сталкивавшихся
снарядов: она что, до сих пор жива? Гера не отставала. Перемещалась
столь резво, что кружилась голова.
Олеандр
потерял счет попыткам встать и помочь соплеменникам, пропавшей
дурехе-беглянке. Хоть кому-нибудь, в конце концов! Как вдруг
призывы к атаке разом смолкли. Сгусток белой мглы — чары Эсфирь? —
выпорхнул из леса и ударил Геру в живот. Тут же из-за корня
выскользнул Каладиум. Его плащ взвился крылом, с руки сорвался
позолоченный кинжал.
А что
произошло дальше, Олеандр толком и не понял. Только что он узрел
плохо перевариваемое рассудком зрелище. И вот грозовые разряды
потухли. Гера замешкалась. Вены на её висках посветлели. В глазах
отразилась осознанность. Она посмотрела на Каладиума,
выкрикнула:
— Мас!.. —
И в тот же миг рухнула на песок как подсеченная, захлебываясь
кровью.
Язык-трещотка выскользнул из-за шилоподобных зубов.
Чуть повыше ложбинки между ключицами, врезавшись в горло почти до
гарды, торчала рукоять позолоченного кинжала.
Это был
даже не самый безжалостный удар, учитывая все, что Гера и Вия
натворили. Олеандр и предположить не мог с какой непроглядной
бездной выносливости и чар столкнется, вступая в бой с двукровными
— как говорится, и рисунком не передать, и словами не
описать.