— У нас есть свои пути.
— Стало быть, Таэху всё же способны
общаться между собой на расстоянии, — усмехнулась царевна.
— Не больше, чем Эмхет способны
подчинить своей воле любого, кто находится на их земле, — парировал
воин с усмешкой.
Анирет закатила глаза и повторила его
фразу:
— А крокодилы в дельте Великой Реки
умеют летать...
— ...правда, совсем невысоко... —
закончили они в один голос и рассмеялись.
Над рекой занимался золотистый
рассвет. Лучи солнечной ладьи заставляли отступать и страхи, и
сомнения... и мечты о несбыточном. Чарующие краски ночи таяли, и
возвращалась привычная реальность. Начинался новый день.
— Скоро мой учитель открывает
мастерскую, — спохватилась царевна.
— Я провожу мою госпожу Эмхет, а
после разбужу Мейю, чтобы она принесла что-то для утренней трапезы,
— учтиво проговорил Нэбмераи.
Проходя рядом с ней, чтобы занять
место за её плечом, он будто невзначай коснулся её пальцев.
«Я защищаю тебя... как только
могу».
***
Весь последующий день Павах был сам
не свой. Он не мог сосредоточиться на выискивании полезных крупиц в
кипах текстов. Свитки сыпались бы из его рук, если бы писец время
от времени не покрикивал на него, возвращая к действительности.
Перед глазами по-прежнему отчётливо представала Анирет из сна —
царственная, величественная, бесконечно желанная. Когда Павах читал
о золотой крови божественного Ваэссира и долге рэмейского народа
перед Эмхет, он думал о ней. И впервые сегодня он задумался о вещи,
которая при всей очевидности отчего-то не приходила ему в голову
раньше.
Он предал кровь Ваэссира, предав
Хэфера, и должен был искупить это. Он тайно служил Ренэфу, другому
потомку Ваэссира, и когда-то убеждал себя, надеялся, что это
оправдывает его. Но ведь живым воплощением Силы божественного Эмхет
была и Анирет... его обожаемая едва ли не с самого детства царевна.
Что если...
— Об этом здесь ничего нет, —
пробормотал бывший телохранитель, запоздало поняв, что сказал это
вслух.
— Громче давай, не мямли, — ворчливо
произнёс писец, поковырявшись мизинцем в ухе. — Сам знаешь, слух у
меня уже не тот, что сотню лет назад.
Павах потёр лицо ладонью, пряча
улыбку, чтобы не обижать старика. Он подумал, что если уж кто и
знал, так это хранитель библиотеки Обители, древний, как некоторые
из этих свитков.
— Я говорю, что здесь ничего нет об
этом. Проклятие Ваэссира настигает того, кто совершил преступление
в отношении кого-то из Его детей. Но какова воля божественного
Ваэссира, если служишь другому его потомку?..