Второй брак моей матери оказался
удачнее первого. По крайней мере, он продлился намного дольше. Но
по какой-то причине богиня-хранительница семейного очага Бригида
долго не благословляла этот союз детьми. Наверное, не будь у матери
меня – то именно ее бы обвинили в неспособности даровать супругу
долгожданного ребенка. Однако все осложнялось тем, что у Генриха
этот брак тоже был не первым. Предшественница моей матери – Адри
Мюррей – умерла от чахотки в двадцать с небольшим, оставив
безутешному вдовцу на память о себе очаровательного годовалого
мальчугана, моего сводного брата Вильгельма.
Я печально вздохнула. Запутанные
семейные отношения, ничего не скажешь. Если честно, мне было
немного обидно из-за того, что мать по сути отказалась от родной
дочери. Именно на воспитание Вильгельма она тратила все время и
силы, отослав меня в пансион. По слухам, матушка оставалась
образцовой мачехой даже после того, как родила Анну. О моем же
существовании вспоминали лишь раз в год – на праздник перемены
года, когда мне дозволялось навестить родных и получить в дар
очередной наряд и теплые носки.
Говоря откровенно, я была даже рада,
что мое знакомство с семейством Мюррей носило столь поверхностный
характер. Мне не нравился ни Генрих, чья нелюбовь ко мне с годами
становилась все очевиднее, ни Вильгельм, который, казалось,
унаследовал от отца самые худшие качества характера, такие как
бережливость, доходящая до откровенной скупости, и полное
отсутствие юмора. Мы с Вильгельмом были ровесниками, но он
напоминал мне маленького старичка – не по годам рассудительного и
до зевоты скучного.
А вот Анну я любила. Она росла
вылитой копией нашей матери, от которой унаследовала светлые волосы
и потрясающие голубые глаза. Но порой меня смущало ее поведение.
Зачастую казалось, будто Анна видит что-то, неведомое остальным.
Посредине оживленного разговора или шуточной игры она могла надолго
замереть, уставившись в дальний угол комнаты. Иногда я слышала, как
она разговаривает сама с собой. И меня до дрожи в коленях пугали ее
рассказы про то, что она видит призраков.
Генрих, который сперва души не чаял в
дочери, тоже замечал эти странности. И в редкие свои визиты я
видела, как меняется его отношение к Анне. Генрих терпеть не мог
ничего, что так или иначе отличалось от общепринятых правил и норм
приличия. Девушка из благородного рода не имела права обладать
магическим даром! Это было уместно лишь для артейцев, которые в
праздники заполоняли рыночные площади и хватали прохожих за руки,
предлагая погадать, или же навязчиво пытались всучить амулеты на
удачу.