И тут же,
словно испугавшись собственной дерзости, виновато
добавила:
— О вас
пекусь, не растрясло бы такой дорогой.
— Ничего,
скоро доберемся… За рекой уже никто не тронет —
побоятся.
Помолчав,
княжна заворочалась, устроившись поудобнее, а потом спокойно
проговорила:
— Ну, а
вот и те, что похуже волков будут. Гони, Меланья. Теперь — гони.
Объедем Тряшский — до Логова рукой подать.
Проследив
за ее взглядом, возница глянула на холм, с верхушки которого быстро
спускались пять всадников, ахнула и едва успела перехватить вожжи,
как сзади, совсем близко, поплыл, поднимаясь к ледяному диску луны,
переливчатый вой. Заржав, кони рванули — и понесли, не разбирая
дороги.
— Ой,
матушка моя, ой, батюшка мой, — всхлипывая, причитала Меланья, едва
удерживая вожжи. — Ой, светлые владыки небесные, помогите… И зачем
же я только согласила-а-а-ась…
—
Замолчи, — через стиснутые зубы процедила княжна, бледнея прямо на
глазах. — Замолчи, дура! Вожжи не урони!
Потянувшись, она достала со дна саней охотничье
ружье. Неловко повернувшись, пристроила на спинке, но сани прыгали
— не прицелиться. Закусив губу и вскинув тяжелый приклад, уперла
его в плечо, повела дулом. За санями, шагах в двадцати, размашисто
бежала светло-серая волчица, заметно мельче остальных. А с пологого
склона холма, взбивая искрящийся снег, летели всадники. Вот один
выдвинулся вперед, поднял руку с пистолетом. Проведя дуло мимо
волков, княжна прищурилась, нажала спусковой крючок. И почти сразу
— второй. Сани, подскочив на ухабе, дернулись. Два выстрела — но
только один из преследователей упал.
Меланья
уже в голос выла, растирая по лицу слезы. Развернувшись, княжна
отвесила ей тяжелую пощечину, но женщина лишь мотнула головой и,
натягивая вожжи, заорала:
— Не
хочу! Ой, лишенько, не хочу! Смилуйтесь, господа хорошие! Не своей
волей пошла…
Она еще
что-то вопила, но княжна расчетливо двинула ее прикладом в белую от
мороза щеку, с натугой толкнула плечом отяжелевшее тело вперед и в
сторону, через низкий бортик вываливая из саней. Не глядя выкинула
вслед бесполезное тяжелое ружье и подхватила вожжи. Охнула,
прижимая под мехом ладонь к животу, тут же выпрямилась, только на
лбу выступили бисеринки пота. Высвободив руку, крепко стиснула
вожжи, оглянулась…
* *
*
— Ну,
что? Едут?
Снег в
лунном свете сиял так, что слепил глаза, и капитан прикрыл их
ладонью в кожаной кавалерийской перчатке. Теперь сани было хорошо
видно: вороная пара и легкий короб на широких полозьях — как и было
сказано.