Засмеялась и пробормотала:
— И не страшно вовсе. А говорили, что чудовище… —
договорить не смогла, губы слушаться отказывались. Сквозь дымку ресниц пыталась
в последний раз на хозяина вулкана взглянуть. Сама не могла понять, почему это
так важно и необходимо.
Чувствовала, как сжал меня в своих объятиях, прикоснулся
лбом к моему лбу.
— Прости... — голос хозяина вулкана, едва слышимый,
прошелестел по коже, перед тем как алая тьма пеленой накрыла.
Выпустил обмякшее тело из объятий, бросил последний
взгляд на девицу. На лице безмятежность, словно не в жертву Изначальному Огню
принесена, а заснула. И хоть щеки раскраснелись, и по ним веселые отсветы
огоньков прыгают, будто солнечные зайчики, знал, что скоро румянец уйдет, сменится
восковой бледностью.
Протянул руку, хотел девицы коснуться в последний раз,
погладить по белевшему в свете огня плечу, но, нахмурившись, в последний миг
передумал. Поднялся, натянул рубаху и штаны, всунул ноги в сапоги и поднялся по
ступеням, чувствуя спиной, как смыкается пламя, заключая в кольцо ложе с
покоившейся на нем девицей.
Стоял, глядя в переливы Изначального Огня, впитывал их
взглядом. Пламя не скалилось, а рыжие кинжалы уже не били столь неистово, как в
начале обряда. Сейчас не рвались вверх, норовя выплеснуть свою нескончаемую
злобу на весь род людской, а торжественно плясали, извивались, змеились, празднуя
еще одну победу, предвкушали свою жертву, что сейчас бездыханная лежала там,
внизу.
Получил подношение Изначальный Огонь и чудовище из-под
горы. Следующие пять лет могут долины спать спокойно. А все благодаря ей, той,
что по доброй воле пришла сюда…
Ощутил, как на кончиках пальцев пламя зарождается,
чувствуя настрой хозяина вулкана. Сжал кулаки, приказывая силе затихнуть. Что
толку против огня с огнем идти…
Поморщился, когда кожу на предплечье зажгло. С чего бы
это? Никогда такого после свершенного обряда не случалось раньше.
Сдвинул рукав, посмотрел на метку. Красные полосы на
руках исчезли, словно метка втянула их, а вот саму ее будто изнутри огнем
подсветило. Так и сияла что новогодний фонарик, которые в селениях каждую зиму
зажигают. Но сейчас был даже благодарен за то. Боль от мыслей о девице
избавляла, отвлекала, не давала думать.
Почувствовал, как в горле саднит, сглотнул. Хотелось
кричать до рваной сухости в горле, хоть и знал, что толку от того не будет. Не
мог больше оставаться здесь, в этом зале. Хватает и того, что раз в пять лет
сюда спускается. В могильник этот.