Когда рваная ширма была уже почти развернута на новом месте,
явился из архива господин Джата, посмотрел, чем Илан занимается, и
сказал:
– Не очень мне нравится, что префектура будет здесь. Лучше б ее
оставили в здании старой управы.
Илан доложил про ширмы и невежливое поведение госпожи Мирир, но
Джату рассказ почти не заинтересовал.
– Знаешь, что здесь было раньше? – спросил он.
– Городской архив.
– А до архива знаешь, что? Тюрьма. А в подвалах казнили. Боишься
мертвецов, которые гуляют по ночам?
– Ну… – растерялся Илан. С гуляющими мертвецами ему сталкиваться
еще не приходилось.
– Неужели не боишься? Тогда останешься этой ночью за дежурного.
Вместо меня. Не переживай, не один. С писарем, двумя солдатами и к
ночи псарня переедет.
* * *
В тот день, когда Мем получил золотой значок из рук государя и
рангом стал равен дворцовым чиновникам Царского Города, он, если бы
был леденцом, через четверть стражи кончился бы. Все, кто видел
его, разговаривал с ним, был с ним знаком, поскольку раньше
перемолвился случайным словом, спешили засвидетельствовать
почтение, прогнуть спину и лизнуть руку, а иногда сапог. Сплетни по
коридорам и столичным улицам разносились быстро, и даже святой
инспектор Нонор, который, получив награду, сразу сказал: «Я здесь
больше не работаю», – не исправил общего положения. Так жили в
Столице. Каждый сам за себя. Среди инспекторов, помощников
инспекторов, дознавателей, сыскных старшин, десятников и простых
солдат можно было выслужиться талантом, трудом и терпением, но при
помощи лести и клеветы – намного быстрее и надежнее.
Здесь, в Арденне, Мем наконец-то вздохнул свободно. До его
чиновничьего ранга, да золотого значка и даже до должности, на
которую он был назначен прямым указом государя, здесь никому не
было особенного дела. Может, в чиновничьих рангах тут разбирались
плохо. Но Мем подумал другое, когда увидел, как встали его новые
подчиненные плечом к плечу против него, и как они смотрят – почти
враждебно, с вызовом и свысока. Дескать, что понимает столичный
мальчишка в арданских делах? Кто он такой, чтобы управлять их
работой? Это было проще и приятнее, чем столичная масляная лесть
пополам с завистью. Как раз с этим Мем знал, что делать, и как
использовать это себе и другим на пользу.
Арденна и в остальном его приятно удивила. Вопреки ожиданиям
попасть в дикое место с дикими нравами и отсутствием порядка, он
оказался в деловом купеческом городе с правильными, пусть и
пыльными улицами, с высокими каменными домами, с большим
количеством таргских и ходжерских торговых представительств. В
городе, где на сто двадцать тысяч населения проживала почти
четверть его соотечественников, попавших сюда в разное время и по
разным причинам. Немало было потомков ссыльных или бежавших от
правосудия на родине, но немало и аристократии, покинувшей Тарген
Тау Тарсис в период Солдатской войны и в первое десятилетие после
нее. Ардан был оторван от Таргена почти тридцать лет, но маленьким
зеркалом Таргена от этого быть не перестал. Арденна жила тем же
торговыми интересами, что и южно-таргские провинции. Так же
страдала от обитателей Островов Одиночества, известных пиратской
историей. Мятеж адмирала Римерида, в один прекрасный день
решившего, что таргский протекторат Ардану вредит, и в Арденне, как
в таргской Столице, должен быть свой император, официально открыл в
южные воды путь ходжерским и таргским боевым кораблям. Причем,
сначала флоты навестил Острова Одиночества, почти треть из них
очистив от мелких пиратских шаек. Но самому Римериду и части его
кораблей удалось избежать столкновения и скрыться. Силы его были
слишком разбросаны по островам и дальнему южному побережью, поэтому
открытый бой принять он не решился. Таргский флот вернулся в
Диамир, ходжерский пришел в Арденну. На берег высадился
генерал-губернатор, и арданскую власть стали перекраивать под
имперский образец.