С задачами по лаборатории, с подай-принеси-отойди в
операционной, с автоклавом, бинтами, мышами и чистотой на полу она,
вроде бы, справлялась. Получше многих. Операционную укладку
инструмента выучила слёту, стоило ей однажды взглянуть. Смела была
настолько, что хоть ставь крючки держать, но Илан, конечно, не
доверял пока. И перчаток не было ее размера, приходилось ей руки
обматывать стерильными салфетками, превращая ладони в клешни, а так
немного наработаешь. В остальном она вела себя — оторви и
выбрось.
Стоило ей раз позволить заговорить вне устава или браниться, она
уже считала себя вправе повторять без разрешения. Ругалась она
похлеще, чем матросы в порту. Даже Илан с удивлением открыл для
себя несколько новых, поразительно ёмких вариаций давно ему
известного. Любое проявление доброго и терпеливого отношения сразу
воспринимала, как послабление правил. Аккуратность к колбам и
ретортам проявляла не постоянно, пришлось снова делать внушение —
бережем их не потому, что они дорогие, пес с ними, с деньгами; если
расколотить то и это, нового в Арденне достать негде. Сбегала она
тоже с завидной регулярностью. Каждый раз ненадолго, но дважды в
день точно. Может, и больше. Первая и единственная ее записка на
серой упаковочной бумаге, которую нарезал для нее Илан, гласила: «Я
ПОСАТЬ».
— У воспитанных людей это называется «в уборную», — объяснил
Илан.
— Не знаю, как пишется, — нетерпеливо встряхнула фартуком она и
умчалась на время, за которое не только поссать, теленка родить
было можно. Хорошо, что к ночи, когда дела закончены. А если
экстренный случай?..
Потом еще раз приходил доктор Гагал в обнимку с толстым
анатомическим атласом. В отдачу долга помог наладить алхимическую
печь, показал, как заставить ее не перегреваться сразу, мгновенно
сжигая все дрова или уголь, отчего она раскалялась докрасна за
восьмую часть стражи. Поддерживать нужную ровную температуру в
течение длительного времени новая старая печь вполне была способна.
У нее снизу оказалась целая система заслонок и поддувал, с которыми
нужно было уметь управляться. С печью в лаборатории, несмотря на
щели в ставнях и сквозняки, стало намного суше и теплее. Теперь
дуло только по полу, хоть руки к столу примерзать перестали. А
спина к деревянной лавке, на которой Илан иногда спал.