— Ах, любезный! — ответил маэстро Фьори. — Сегодня утром наш
ведущий сопранист Алессандро изволил повеситься, и мы остались без
солиста! И тут вдруг появляетесь вы!
Меня передернуло. Какой-то Александр уже у них повесился, и мне
светит то же самое?
— Кстати, как ваше имя? — поинтересовался маэстро Фьори.
— Меня зовут Алессандро Фосфорин… Фосфоринелли.
Я только что, от балды, придумал эту невообразимую фамилию в
подражание некоторым оперным деятелям восемнадцатого века.
— Поприветствуйте нашего нового солиста!
— Привет, Алессандро Фосфоринелли! — нехотя поприветствовали
меня почти десять высоких голосов. Мне стало страшно.
На меня набросили белый балахон, как у остальных, и вручили
ноты.
— Надеюсь, ты знаешь мессу? — раздраженно поинтересовался
сопранист с колючим взглядом.
— Я знаю ноты. Думаю, этого будет достаточно, чтобы исполнить
все как положено, — невозмутимо ответил я. «И не обделаться», —
продолжил я уже про себя, нервно сглотнув.
— Прекрасно. Вот ноты твоего соло.
Как — соло?! Меня чуть удар не хватил. Шутка ли: оказаться
посреди ночи в Италии без загранпаспорта, да не то что в Италии, в
самом ее сердце — в Ватикане! А тут еще тебе сунули в руки ноты и
потребовали, чтобы ты спел соло! Ну Иваныч, ну шутник старый! С
него всякое станется, но вот самому отправить
трудоголика-программиста в страну, по которой тот грезил — это же
что? Это идеальный тимлид, однозначно! Только почему без моего
ведома?
Очень тихо, чтобы окружающие не услышали и не разорвали меня на
части, я обратился к маэстро Фьори:
— Послушайте, я достаточно давно занимаюсь музыкой и даже пел в
детстве в церковном хоре, но… Я ни разу в жизни не пел соло!
— Опять это все ваше консерваторское жеманство и кокетство! А у
нас здесь Рим! Хочешь не хочешь — пой, коли честь такую оказали. А
коль не пел еще соло, так… когда-то нужно и начинать, — резко
оборвал меня Фьори.
Я вспомнил вчерашние слова своего тимлида. Ну не может же он
быть прав! Когда это он был прав?
— Что ж, надеюсь, этот день не станет для меня последним.
Я нервно сглотнул. Мое воображение уже рисовало виселицу, но не
из одноименной игры, которую писал когда-то в детстве, а настоящую,
трехмерную, как в старых фильмах о пиратах.
Зажегся свет от тысячи подсвечников, и многочисленный хор грянул
торжественное песнопение.