— Не могу, — неожиданно отозвалась
та.
— С чего вдруг? Мана кончилась? Если
что — можешь меня куснуть немножко. Ради такого дела пары глотков
не пожалею.
— Господин Титов, — в тоне скользнул
замогильный холод. — Я настоятельно рекомендую вам даже не
заикаться впредь ни о чем подобном. Вы сказали, что хотите стать
адвокатом, но при том предложили нарушить два самых суровых закона
империи. Я сделаю вид, что виной вашей бестактности — искреннее
желание помочь, и пропущу все мимо ушей. Понимаю, что вы из
медвежьего угла и плохо учитесь, но применять гипноз без особого
распоряжения — страшнейшее преступление. Про питье крови — пусть и
добровольное — вообще молчу.
— То есть, вообще никак? — поежился
после такой отповеди, но решил идти до конца.
— Господин Титов, — горничная
обнажила клыки в надменной ухмылке. — Вы мне, конечно, нравитесь,
но не настолько, чтобы ради ваших прихотей отправиться «на
солнце».
Я вздохнул и отстранился.
Действительно, кто я такой, чтобы рисковать жизнью — да не простой,
а вечной. Но отступать так быстро не хотелось — мало ли, еще
доложит Анхальту, что женишок дает заднюю при первой же трудности.
За такого и обычную девушку не отдадут, что уж говорить о
принцессе. Хорошо будет наследник престола, если не умеет идти до
конца и добиваться поставленных целей.
— Как тебя зовут? — с учтивой улыбкой
обратился к селянке.
— Маша, ваше сиятельство.
— Послушай, Маша — и послушай очень
внимательно, — подался вперед и сцепил пальцы в замок. — Я понимаю,
что ты боишься — и боишься не без причины. Но уже вечером мы уедем
отсюда — и никогда больше не вернемся. У тебя есть всего один шанс
спастись самой и защитить своих близких. Хочешь — говори. Не хочешь
— дело твое.
С околицы донесся звон колокольчиков
и щелчки кнута — возвращался Парамонов. Крестьянка в
нерешительности потопталась на месте, оглянулась к окну и наконец
произнесла:
— Девок он часто в усадьбу таскает.
Молоденьких совсем. Не знаю, что с ними делает, но восвояси
приходят ни живые ни мертвые, а потом еще с неделю немощь жуткая
одолевает. Даже курей покормить — и то беда, а раньше сильные были
и здоровые, что кобылицы. Но при том ни побоев на них, ни ожогов, а
что творилось — не говорят, молчат, точно воды в рот набравши.
Больше мне ничего не ведомо, господин — светом клянусь.